Теперь Львов посчитал себя уже настоящим посредником, наделенным полномочиями от заговорщиков, которые опять же ему никто не присваивал. Правда, насторожило нового Рокамболя то, что, не найдя в Могилеве места в гостинице «Париж», он остановился у члена Главного комитета «Союза офицеров» есаула Ивана Родионова, который по пьяной лавочке заявил «порученцу», что Керенского в Ставке ненавидят и, появись он здесь, тут же вздернут на первой же осине.
Со всеми этими впечатлениями Львов 26 августа вновь ворвался в Зимний, присовокупив от своего имени, что Корнилов через него передал свои «требования». Чтобы окончательно добить «смертельного врага», добавил, что того ожидают в Ставке, но лично Львов не советовал бы ему ехать туда без веревки и мыла.
Премьер просто взвился — мятеж был налицо. Но опытный провокатор захотел доказательств, для чего пошел еще на одну провокацию. Вызвал к прямому проводу Корнилова и задал ему более чем неконкретный вопрос: «просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем». Львова рядом не было, но Керенский протелеграфировал, что тот «у аппарата», и отвечал за него. Каким именно сведениям и о чем говорил премьеру Львов, что именно надо было подтвердить, главком знать не мог. А переспрашивать не стал. То ли хитрости ему не хватило, то ли просто был уверен, что речь идет о визите премьера и Савинкова в Могилев для очередного раунда переговоров. Он подтвердил. В очередной раз сказались его неопытность в политике и неумение разбираться в людях.
Юрист Керенский аккуратно отмотал телеграфную ленту и подшил ее к будущему делу о мятеже как «чистосердечное признание» — царицу доказательств. Львова, с которым Керенский еще раз чуть ли не слово в слово проговорил «ультимативную» сторону вопроса и попросил того это изложить письменно, но уже при затаившихся за ширмой свидетелях, премьер тут же распорядился взять под стражу как «пособника мятежа» (бумажку аккуратно сложил в карман — еще одна царица доказательств). После чего чуть ли не вприпрыжку побежал в Малахитовый зал, где заявил притихшим министрам о том, что раскрыл «мятеж». При этом Керенский потребовал диктаторских полномочий, но уже для себя лично, что вызвало уже противодействие его подчиненных. Как вспоминал очевидец происшедшего, «Александр Федорович несколько раз хлопал дверью, угрожал, что раз министры его не поддерживают, то он «уйдет к Советам».
Однако уловки «жен-премьера» были известны, и министры уперлись серьезно. Тогда-то наконец Керенский и раскрыл карты. На следующий день он отправил в отставку правительство, присвоил себе «диктаторские полномочия», отстранил Главковерха от должности, на что юридически права не имел, потребовал отмены движения на Петроград отправленного по ЕГО ЖЕ приказу два дня назад конного корпуса и назначил себя Верховным главнокомандующим.
После чего приказы рассыпались ворохом — радиограмма в прессу о предотвращении мятежа, призыв к железнодорожникам «приостановить движение к столице корниловских войск, а в случае надобности разбирать железнодорожные пути и устраивать крушение поездов» (то есть под откос пускать те самые войска, которые сам Керенский вызывал для своей поддержки и ликвидации выступления большевиков), войскам Петроградского гарнизона — «генерал Корнилов, заявлявший о своем патриотизме, теперь на деле показал свое вероломство. Он взял полки с фронта, ослабив его сопротивление нещадному врагу-германцу, и все эти полки отправил против Петрограда».
Речь идет даже не о беспринципности «жен-премьера». Керенский удачно провернул собственную шахматную партию. Его главный противник подставился — надо бить беспощадно, используя откровенное вранье, провокацию, диффамацию, спекуляцию. В великой войне за власть все средства хороши, пусть Корнилов перечитает Макиавелли.
Не учел он только одного. 26 марта, качнувшись «влево», Керенский сделал шаг навстречу своим могильщикам большевикам, которые просто воспряли в этот момент — из тюрьмы был выпущен один из их лидеров Лев Троцкий для того, чтобы мобилизовать своих сторонников на сопротивление мятежу. Заметим, лидера политического движения, обвиняемого в шпионаже в пользу Германии, призвали бороться с генералом, который командовал армией, с этой Германией воюющей. «Германские шпионы» были рады стараться. В тот момент дело было не в спасении Керенского и «временных», просто победа Корнилова означала для большевиков гарантированный «фонарь на Невском», а с «левым» премьером еще можно было поторговаться. Потом очередь дойдет и до демократов. Поэтому агитаторы от большевиков на будущее начали «мазать дегтем» не только «душителей революции», но и самого Керенского.
В Могилеве же было пока спокойно и в каком-то смысле безмятежно. Главком в полном соответствии с предварительными договоренностями с Савинковым телеграфировал в военное министерство, что 3-й корпус и Туземная дивизия подойдет в столицу 28 августа, и уже на следующий день Петроград можно будет объявлять на военном положении. После чего пошел спокойно спать.
27 августа в Ставку пришла телеграмма за подписью Керенского: «Генералу Корнилову. Приказываю вам немедленно сдать должность генералу Лукомскому… Вам надлежит немедленно прибыть в Петроград».
А вскоре в Ставку привезли прокламацию Савинкова: «Граждане, в грозный для отечества час, когда противник прорвал наш фронт и пала Рига, генерал Корнилов поднял мятеж против Временного правительства и революции и стал в ряды ее врагов… Со всяким, посягающим на завоевания революции, кто бы он ни был, будет поступлено, как с изменником».
В Могилеве были в шоке. Там как раз после разговора накануне по прямому проводу ожидали премьера сюда (а тем временем 3-й корпус генерала Крымова уже подходил к столице). Жребий оказался брошенным чужой рукой, необходимо было переходить Рубикон. Корнилов отказался подчиниться и пошел ва-банк. «Русские люди! — говорил он в приказе от 28 августа. — Великая родина наша умирает. Близок час ее кончины. Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри. Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога — в храмы, молите Господа Бога об явлении величайшего чуда спасения родимой земли.
