Я согласилась с удовольствием, тем более, помощницей режиссера по работе с актерами, а именно с Орловой и Раневской, была назначена Ирина Вульф.
А потом мы вместе оказались в Театре имени Моссовета.
Воевала ли Орлова с Завадским, как и я? В какой-то степени да.
Не стоит забывать, что период взлетов и безумной популярности у нее уже прошел, Александров больше кино не снимал, следовательно, не снималась и Орлова, в кинематографе таков закон.
Последний фильм, «Скворец и лира», даже не увидел свет, о чем сама Любовь Петровна, похоже, не слишком жалела.
В театре ролей тоже не было, потому когда появилась возможность сыграть миссис Сэвидж, Любовь Петровна не могла не схватиться за нее.
Я просила Елизавету Метельскую тайком ходить и смотреть репетиции. Убеждалась, что Орлова играет не хуже, хотя иначе. Это радовало и заставляло ревновать.
Потом Завадский позволил играть Марецкой, ничего не объяснив Любовь Петровне. Конечно, это непорядочно, Орлова так и не простила Завадскому такого. Мог бы сказать, неужели она не отдала бы, как сделала я?
А потом вдруг случилась катастрофа. Неоперабельный рак поджелудочной железы!
Это Марецкая сумела столько лет бороться со своей опухолью, делая операции и проходя химиотерапию. Мужеству Веры Петровны можно только позавидовать, хотя при одной мысли о ее гибели сжимается сердце. Как бы мы ни ссорились, а друг дружку уважали и даже любили.
К тому же смерть примиряет всех…
Александров не позволил врачам сказать Орловой правду. Ей сделали разрез, имитируя операцию по удалению камней из желчного пузыря, даже притащили коллекцию подходящих булыжников.
Если бы это могло спасти саму Любовь Петровну!
Они решили на следующий день после юбилея своего знакомства, а Орлова и Александров свято чтили этот день и всегда праздновали, пригласить меня, как «доброго Фея», без которого не состоялась бы съемка Орловой в «Веселых ребятах», ни их брак.
Не успели. Любовь Петровна «сгорела» быстро.
Она умерла в 1975 году.
Вера Марецкая нашла в себе силы прийти на прощальную панихиду.
Следующим оказался Завадский, умерший от внутреннего кровоизлияния. Он давно страдал гепатитом и циррозом печени.
Через год после Завадского, в 1978 году, не стало Веры Марецкой…
Театр словно опустел.
Нет, жизнь не прекратилась, она продолжилась, и театр не закрыли, шли спектакли, только с другими режиссерами, с другим составом.
Театр не закрылся, но он стал немного другим…
Так же будет после моей смерти. Тут уж и вовсе ничего не изменится, потому что я больше не играю, нет сил, подводит память.
Актеры и режиссеры приходят и уходят, а театр остается. Меняется, становится лучше или хуже (скорее второе), но продолжает существовать без любого из нас. Это страшно и величественно.
Что после нас останется, как долго будут вообще помнить о нашем существовании, наших ролях, нашей игре?
Что-то грустные у меня получаются записи…
Кто поверит, что это бойкая на язык Раневская, у которой слово ж…па любимое?
Да, я такая с давних лет, но наступает время, когда шутить уже не хочется и не можется, когда нужно думать о вечном, о том, чтобы успеть высказать то, что не произнесла вслух, а если и произнесла, то не заметили.
Следом иногда ходили с блокнотами, пытались записывать мои перлы, чтобы потом всем показать, мол, вот какой острый язычок был у Фаины Георгиевны. А записывать надо было не то, не мои меткие фразы или словечки, а мои мысли. Меткие или нет, умные ли не очень, но они могут кому-то пригодиться.
Если пригодятся, это будет лучшее, что я смогу после себя оставить. Кроме, конечно, моих ролей.
Но я знала стольких замечательных людей, очень хочется напомнить о них…
Дорогая моя Павла Лоентьевна Вульф
Даже если бы я ни слова не написала обо всех остальных, о Павле Леонтьевне нужно написать.
Без нее не было бы меня, не просто актрисы Фаины Раневской, а меня, Фани Фельдман, тоже не было бы.
Уйдя из родительского дома, где была одинока, я в самое трудное время – начало Гражданской войны – оказалась в Ростове-на-Дону без средств к существованию, не считать же заработком массовку в цирке, который не сегодня завтра закроют.
То, что я увидела в местном театре Павлу Леонтьевну в роли Лизы Калитиной, – судьба. Я уже видела ее в этой роли, но тогда еще была несмышленой девчонкой, а теперь уже попыталась играть сама…
Понимаете, посреди разрухи, разрухи еще не физической, но уже нравственной, когда никто не знал, что будет завтра, как жить дальше, я вдруг увидела настоящее искусство, настоящую Лизу Калитину. Дело не в том, что она напомнила мне довоенную сытую и спокойную жизнь, нет, напомнила, что не все в этом мире потеряно, что есть что-то, что устоит. Есть правда чувств, правда искусства.
Не будь этой встречи, я просто оказалась бы на улице. В театр меня брать никто не собирался, на юге России и без меня хватало неприкаянных актеров уже с опытом и наработанными ролями.
Но главное – я бы не встретила женщину, на всю жизнь заменившую мне мать!
Я понимаю, что Ирина всегда ревновала меня, было к чему, но мы слишком много времени проводили с Павлой Леонтьевной вместе на сцене и за кулисами, слишком много репетировали потом дома, чтобы я не стала ее названой дочерью.
Павла Леонтьевна была дворянкой по происхождению и до мозга костей. Достаточно посмотреть на ее изумительное лицо, чтобы понять, что она благородство впитала в себя с молоком матери, но, что самое важное, его не растеряла. А уж ухабов на ее жизненном пути не просто хватало, их было с избытком.
В восемнадцать лет на сцене Александринского театра Павла Леонтьевна увидела Веру Комиссаржевскую. Это решило все в ее судьбе.
Вернувшись в свой Псков, она уже ни о чем думать не могла. Написала Комиссаржевской письмо, умоляя помочь стать актрисой.
Как похоже и не похоже на меня!
Я тоже готова была на все ради театра, но если родители Павлы Леонтьевны не возражали против ее стремления, то мои…
Комиссаржевская пригласила восторженную девушку учиться и посоветовала поступить в драматическую школу, а потом перейти на драматические курсы к Давыдову.
Вера Федоровна Комиссаржевская готова была помочь Павле Вульф, а та помогла мне. А вот я не такая, у меня ни за что не хватило бы сил и терпения возиться с кем-то, если мне пишут: «Помогите стать актрисой», я отвечаю: «Бог поможет».
Говорят, талантам надо помогать, бездарность пробьется сама. Возможно, но почему бы и таланту не пробиться?
Давыдов видел в Вульф повторение Комиссаржевской, а потому посоветовал ей ехать в Москву к Станиславскому, чтобы поступить в Художественный театр. Не приняли, почему, Павла Леонтьевна никогда не рассказывала, что-то там не срослось.
