Распутин торжествовал: «мама» могла убедиться – само небо отметило печатью паралича пошедшего против него Феофана! Несчастный епископ уехал поправлять здоровье в Крым, так и не получив ответа от «царей».
Он получит его чуть позже – в ноябре 1910 года Феофана уберут из Петербурга в Астрахань, в губительный для него климат. Но великой княгине Елизавете Федоровне, глубоко уважавшей Феофана, и черногорским принцессам удастся использовать свое влияние, и Синод отправит его туда, где он обычно лечился, – в Крым, епископом Таврическим.
Но Феофан по-прежнему неукротим. Теперь он забрасывает письмами своего друга, епископа Гермогена – хочет включить в борьбу с Распутиным одного из самых влиятельных членов Синода. Но Гермоген понимает: разрыв с Распутиным кладет конец его мечтам о патриаршестве…
Из показаний Феофана: «Когда нехорошие поступки Распутина стали раскрываться, Гермоген долго колебался, не зная как отнестись к этому. Но я… написал ему письмо, чтобы он выяснил свое отношение к Распутину. Ибо если мне придется выступить против Распутина, то тогда и против него».
Из показаний Гермогена: «В начале 1910 года я получил письмо от владыки Феофана… Владыка приводил мне целый ряд фактов, порочащих Распутина как человека развратной жизни. Полученное письмо, а также личные наблюдения послужили поводом к резкому изменению моего отношения к Распутину».
«Личные наблюдения», скорее всего, окончательно сложились в Петербурге, куда Гермоген приехал на сессию Святейшего Синода. Возможно, кто-то побеседовал и с ним – объяснил, что пока мужик находится при дворе, столь желанного Собора для учреждения патриаршества не будет, ибо Распутин теперь против.
Об этом пишет в своей книге и любимец Гермогена – Илиодор: «Старец»… говорил: «И без Собора хорошо, есть Божий помазанник и довольно, Бог его сердцем управляет, какой же еще нужно Собор!»
Илиодор был готов присоединиться к Гермогену. Видимо, получив доказательства могущества недоброжелателей Распутина, он решился перейти к ним. И не просто присоединиться к врагам своего вчерашнего близкого друга, но и принести им великий трофей.
Именно потому в Покровском он выкрал у Распутина письма великих княжон и главное – письмо царицы, которое, как он считал, докажет ее грехопадение. А это – скандал, развод, монастырь… Вот тогда они, выступившие против Распутина, и окажутся на вершине церковной власти!
А пока Илиодор (в который раз!) использовал доверие и дружбу Григория. На деньги, собранные Распутиным, он успел снарядить судно, обвесил его излюбленными призывами против евреев и революционеров и отправил с паломниками по Волге. И ждал…
Когда же Гермоген открыто выступил против «Нашего Друга», Илиодор понял: пора. И во время проповеди в храме заявил пастве, что ошибался в Распутине, а ныне понял: Григорий – «волк в овечьей шкуре».
Война была объявлена.
Новый удар по Распутину последовал из… Царского Села! Появились слухи, будто «хлыст» (так его стали вдруг все называть в Петербурге) изнасиловал няньку наследника – Марию Вишнякову.
3 июня генеральша Богданович записала в дневнике: «Она (царица. – Э. Р.) злится на тех, кто говорит что он (Распутин. – Э. Р.) мошенник и прочее… Поэтому Тютчеву и старшую нянюшку Вишнякову отпустили на два месяца в отпуск…»
Если фрейлина Софья Тютчева была известна при дворе как яростный враг «Нашего Друга», то сообщение о «няньке Мэри» (так звали во дворце Марию Вишнякову) – удивительно. Ведь она считалась одной из самых преданных поклонниц Распутина, и во дворец он попадал, якобы навещая ее.
Сохранилось письмо Распутина к Мэри о воспитании наследника: «12 ноября 1907 года… Показывай ему маленькие примеры Божьего назидания, во всех детских игрушках ищи назидания…» И далее идут слова, свидетельствующие об их очень дружеских отношениях: «Не нашел я в тебе гордости, а нашел ко мне глубокий привет в твоей душе. И вот первый раз ты видела и поняла меня. Очень желал бы я еще увидеться».
Из показаний Вырубовой: «Нянька цесаревича… сначала очень преклонялась перед Распутиным, ездила к нему в Покровское».
И вот теперь по дворцу ползли «неопределенные шепоты»… Из показаний полковника Ломана: «О том, что Распутин оскорбил честь Вишняковой, были только неопределенные шепоты, определенных обвинений против Распутина предъявлено не было».
Согласно «шепотам», в 1910 году Мэри отправилась на три недели отдохнуть в Покровское вместе с Распутиным, Зинаидой Манчтет, Лохтиной и прочими поклонницами. Ночью Распутин пробрался в комнату Вишняковой и изнасиловал ее.
Одновременно с «шепотами» против Распутина выступила Софья Тютчева. Она заявила, что недопустимо мужику посещать детскую во дворце. Ее заявление тотчас обросло новыми слухами – о том, что в детской развратный мужик… раздевает на ночь великих княжон!
Из показаний Вырубовой: «Вероятно, ему случалось приходить и в детскую, но в циркулировавших в то время слухах, что он раздевал великих княжон, нет ни слова правды. Эти слухи распространяла фрейлина Софья Тютчева…»
В 1917 году в Чрезвычайную комиссию была вызвана Софья Тютчева, 47 лет, бывшая фрейлина. В «Том Деле» я нашел ее показания. О «раздевании великих княжон» Тютчева, естественно, ничего не рассказала. Слухи эти запускались не ею – за ними стояли люди помогущественнее…
Распутин же действительно приходил к царским детям, беседовал с ними и прикасался к ним. Но… только когда их лечил. Тютчева же выступала против прихода мужика в детскую, так как «считала его человеком вредным, с совершенно определенным уклоном в сторону хлыстовской секты».
Но зато она рассказала о няньке царских детей Вишняковой.
«Придя на детскую половину, я застала там полнейший переполох. Вишнякова со слезами на глазах рассказала мне, что она… и другие поклонницы приняли участие в радениях. То, что она принимала за веление Святого Духа, оказалось простым развратом… Я поняла из ее рассказа, что Феофан, который был их духовником… отсылал их по своему смирению к Распутину, которого считал за Божьего старца. Распутин заставлял их делать то, что ему нужно было, выдавая себя за человека, действующего по велению Святого Духа… при этом предупреждал, чтобы не говорили Феофану, облекая это в софизмы: „Феофан – простец, и не поймет этих таинств, осудит их, тем самым осудит Святого Духа и совершит смертный грех“».
И это тоже кем-то было тотчас сообщено Феофану – и потрясло его, вызвало новый всплеск неистового негодования и ужаса. Епископ понял, что погубил души Вишняковой и других несчастных женщин, которых отправлял к Распутину… И Феофан требует от Гермогена немедля выступить против прежнего «брата Григория», которого отныне именует только «Распутиным». Он составляет новое послание царю и умоляет Тютчеву передать письмо. «Я ответила, что ввиду того, что при дворе известно мое отвращение к Распутину, я не считаю возможным принять подобное поручение», – показала Тютчева.
