И у неё был это чудесный магнетизм, ходить вокруг и разговаривать целеустремленно, но медленно, как будто она была Алисой в Стране Чудес, а остальной мир не существовал. Но в ней также чувствовалась панк-рок версия Мэй Уэст (Mae West), испускающая эту яркость и вызывающую, нахальную, неосязаемую энергию. Как раз тот тип девушки, который мне нравился – в общем, странное создание.
Я вошёл в дом и дёрнул её за хвостик или сделал ещё что-то, что делают парни, когда видят нравящуюся им девушку и не знают, как с ней поговорить.
“О, Господи, ты кто?” - спросила она. Мы начали разговаривать, и она говорила загадками, не давала мне прямых ответов. Оказалось, что её зовут Дженнифер Брюс (Jennifer Bruce), она была модным дизайнером и спроектировала собственную модель шляпы Зорро. За несколько минут меня унесло её присутствием, её аурой и её взглядами на моду. В городе, где среди людей было распространено пытаться быть разными, вести себя по-разному и быть всем этим и всем тем, жила личность, которая справлялась с этим с лёгкостью, потому что она была прирождённым супер-фриком, чьей тенденцией в жизни было выглядеть как внутренняя сторона ракушки.
Она не таяла в моих руках; она держала меня на расстоянии. Не думаю, что она дала мне свой номер телефона, но я настаивал. “Давай, у тебя нет выбора. Ты будешь моей девушкой, нравится тебе это или нет”, - сказал я.
Она должно быть что-то почувствовала, потому что она позволяла мне продолжать процесс, но потом она исчезла, и я ушёл в новом направлении. Однако она полностью отпечаталась в моём сознании.
Я посещал и другие события, одним из которых было открытие группы Oingo Boingo в Амфитеатре Universal. Oingo Boingo происходили из той же клубной сцены, где были мы, и просто продолжали развиваться. Они не были нашей самой любимой в мире группой, но у них были некоторые интересные инструментальные произведения. Мы знали их трубача, и он предложил нам место в открытии их большого шоу. И вот мы были здесь без контракта на запись, с репертуаром в десять песен, и мы собирались играть не в клубе перед двумястами зрителями, а перед четырёхтысячной аудиторией.
Мы вышли на сцену тем вечером, одеты в наши самые странные вещи. Прямо в середине первой песни, Фли порвал струну на басу. Внезапно возникла пауза, и мне нужно было говорить с залом, пока Фли менял струну. Через несколько секунд толпа начала недовольно кричать, чем-то бросать в нас и скандировать: “Мы хотим Oingo Boingo”. Но это только подогревало и давало нам энергию. Мы начали снова, и Фли так разошёлся, что порвал другую струну. В этот момент Дэнни Элфман (Danny Elfman), вокалист Oingo Boingo, а также наш фанат, вышел на сцену в купальном костюме с измазанным пеной для бритья лицом, как будто он шёл прямо из гримёрки. Он взял микрофон и сказал толпе, что мы ему действительно нравились и, что нужно быть уважительными, а потом он ушёл, но несколько непослушных парней в толпе не учли его просьбу. Мы настроились и начали играть, и к тому времени, как мы закончили, я думаю, что мы дали им знать, что мы настоящие. И они только что были поражены тем, что они скоро не забудут.
После шоу мы отмечали это за кулисами, когда Блэки (Blackie), который был одним из наших ранних фанатов, подошёл к нам с Фли. На нём были тугие чёрные перчатки, и он достал два конверта с билетами на самолёт.
- Это для тебя, Энтони, и я хочу, чтобы ты взял с собой Фли, - сказал он.
“Взять его куда?”. Я был озадачен. Я посмотрел в конверт и увидел два билета туда и обратно в Лондон, Англия. Настало время для моего обрядового похода в Европу.
Нам нужно было сделать несколько дел до отъезда в Европу, одним из которых были осложнения, которые появились при заключении контракта на запись. Мы подозревали, что нами интересуются звукозаписывающие компании, особенно после наших шоу в Линжери и Амфитеатре Universal, и после триумфального возвращения в клуб Кит Кэт в сентябре. Один управляющий из EMI/Enigma, Джэйми Коэн (Jamie Cohen), был особенно агрессивным в охоте за нами. Однажды вечером, когда Фли и я тусовались в Ла Лейенда, нам позвонил Линди. Он сказал нам, что с нами заключили контракт на запись EMI/Enigma. Я был настолько рад, что последнее, о чём я думал, это о возможных проблемах. Я помню, как мы отмечали это и думали, что всё идёт по плану, и что нам только нужно собраться, быть прилежными и приниматься за работу.
Я всё ещё был в эйфории от этого контракта, когда телефон снова зазвонил. Фли поднял трубку. Издалека я услышал, что он говорил: “Ты уверен? Ого, ого, это действительно плохие новости”. Я сидел и думал: “Что? Что? Что?”, когда Фли повесил трубку и посмотрел на меня.
“Джек и Хиллел только что ушли из группы. У What It Is? появился свой контракт на запись, и они выбрали остаться в той группе”, - сказал он.
Я был безмолвен и шокирован, чувствовал себя так, как будто на моё сердце свалился рояль. Я уткнулся в кровать и начал плакать. Так не могло быть. Мы изобрели что-то как группа, мы создали то, что мир должен услышать. И внезапно всё произошло, как будто мы сделали аборт на шестом месяце. Фли сидел и говорил: “Всё испорчено, всё испорчено”.
Наш звук основывался на барабанах Джека Айронса и гитаре Хиллела Словака. Они не были просто случайными парнями, они составляли нашу суть. Мы были друзьями со средней школы, мы были командой. Нельзя купить себе новых маму и папу, так не бывает. Я думал: “О’кей, моя жизнь закончилась, весь смысл потерян, и некуда идти”, когда Фли сказал мне: “Нам нужно найти двух других парней”. Я перестал быть мёртвым поникшим цветком: “Ха, другие парни? Это возможно?”.
“Да, я знаю некоторых хороших музыкантов”, - сказал он.
Как только я начал думать об этом, я осознал, что у нас были песни, контракт на запись, Фли, я, и мы по-прежнему любили то, что мы делали. Мы просто пока ничего не сделали, поэтому мы должны были найти способ претворить всё это в жизнь. Фли сразу же предложил взять Клиффа Мартинеза (Cliff Martinez) на роль нашего барабанщика. Он играл в the Dickies и the Weirdos, c Ройдом Роджерсом и Captain Beefheart. Я не много знал о Beefheart, но знал, что он легендарен. Фли и я пошли поговорить с Клиффом. Он жил в причудливой однокомнатной квартире, в которую нужно было входить через подземную парковку на улице Харпер. Это не было по-настоящему квартирой, просто переделанное складское помещение. Он играл в the Weirdos, поэтому его чувство стиля в группе состояло в том, что ты берёшь стиральную доску и делаешь из неё рубашку, потом берёшь чайник и делаешь из него шляпу. Когда он играл с Ройдом Роджерсом, он выступал с тампоном, свисающим из его задницы. Он сильно опережал всех нас по эксцентричности. Я думал, я знал некоторых причудливых личностей, но Клифф был на новом уровне, ещё и очень приятном.
