117
самый краешек. Каждого посетителя, если не из богатых и не чиновных, матушка непременно выдержит часик в передней. Для вящего смирения, не потому, что чем-то занята.
Его Святейшество ездит в пуленепробиваемом правительственном лимузине исключительно из смирения. На таком же лимузине он прибыл в Елоховский Собор на перенесение мощей убогого монаха Серафима, а потом на бешеной скорости убыл в Саров.
"Утешили вы меня, старика"
Из всех епископов, под чьим омофором мне довелось служить, смиренным не только в рутинной подписи на бумаге "смиренный имярек", но в жизни был, пожалуй, один лишь Кассиан. "Простите, батюшка, что не могу Вас по лестнице проводить, — поразил он меня при первой встрече, — у меня ножки очень больные, на этапах простудил". Его службы, его краткие бесхитростные проповеди были одной из главных опор, позволивших мне выдержать все бесчинства архиепископа Михаила и его высоких покровителей.
Справедливо говорят: праздность — мать всех пороков. Когда меня запретили в священнослужении и не допускали ни на какое церковное послушание, не разрешали ни петь, ни читать, ни мести церковный двор, ни быть сторожем ни в одном храме России, полтора года держали в праздности, я начал писать письма в Священный Синод, в Совет по делам религий, в центральные газеты, чего ни разу не делал до дня запрещения. Ни из одной инстанции мне, естественно, ни разу не ответили, а я продолжал писать. Просто от нечего делать. Какие-то прошения и письма попали в самиздат и в зарубежные газеты, о чем писал о. Теодор. Этого было достаточно, чтобы за мной утвердилась слава церковного вольнодумца. Когда в 1988 году в Россию приехал президент США Р. Рейган, меня пригласили в Спасо-Хаус, резиденцию американского посла в Москве, где Р. Рейган устраивал завтрак с советскими диссидентами. На следующий день обо мне очень нелестно отозвались "Известия", еще через день-два меня разыскивали чиновники Совета по делам религий и очень искренне удивлялись, почему я не уехал на приход полгода назад, меня, мол, давным-давно православные бабульки в костромской глубинке дожидаются, а я не сво-
118
им делом занимаюсь, с президентами ручкаюсь. Я с радостию согласился с чиновниками и уехал в село Ушаково Буйского района. Когда архиепископ Михаил писал на письме о. Теодора: "Ваша благодарность неуместна, ибо отпускная Г. Эдельштейну никак с Вашим «ходатайством» не сопряжена", — он хотя бы не лукавил. Ему приказали — он запретил, ему разрешали полтора года глумиться — он глумился, ему позвонили и велели отпустить — он отпустил. А в Совете по делам религий мне сказали, что в дело вмешался сам Святейший Патриарх. Жаль только, не пояснили, почему он не вмешался на несколько месяцев раньше, не ответил на мои письма и телеграммы. А КГБ, как явствует из секретных документов, приписал заслугу направления меня на приход себе: они-де оторвали "Клерикала" (мой "псевдоним" в оперативных разработках КГБ) от диссидентской группы Глеба Якунина, заслали его подальше от Москвы. Но не было хитроумных планов и не было благожелательного жеста Его Святейшества. Отпускная была сопряжена только с тем, что на приеме я был единственным человеком в рясе (о. Глеб Якунин почему-то пришел в цивильном костюме). Телекамеры крупнейших компаний мира то и дело задерживаяись на этой экзотической еще в тот год одежде. Вот какой-то гэбэшник и позвонил архиепископу Михаилу, приказал трубить отбой.
Я позвонил архиепископу Кассиану, он сказал, что ждет меня, и просил поспешить. "Я очень рад, о. Георгий, что имею возможность вручить вам Указ о назначении вас настоятелем Одигитриевской церкви села Ушаково, там давно службы не было, туда никто не хочет ехать, приход бедный, но архимандрит Серафим из Собора говорит, что места там хорошие и люди хорошие, благочестивые, он бывал там еще в юности, до того, как попал в лагерь, жил неподалеку и ходил в Ушаково и в Пилятино пешком. Мне уже несколько дней не разрешают уехать в отпуск, много лет я ухожу в отпуск в один и тот же день, сразу после службы в Селищах, а тут не пустили, велели лично вручить вам Указ. Очень прошу вас прибыть в августе, когда я вернусь из отпуска, и рассказать, как дела на приходе. Сейчас идите, я устал, я очень волновался, я даже велел мне новый подрясник погладить, для меня сегодня настоящий праздник. Я весь год молился о вас и вашей матушке. Я ее хорошо знаю, она бывает в Соборе, мне ее показали. Непременно приходите в августе".
Прихожу. Архиепископ встречает меня в коридоре, куда-то шел, благословляет. "Как дела на приходе, о. Георгий?" — "Хоро-
Очевидцы
119
шо, Владыко, очень даже хорошо". Он обнимает меня и начинает плакать: "Спасибо вам, милый, от всей души спасибо, утешили вы меня, старика". Я совершенно растерялся, не зная, как себя вести. Вошли в кабинет, сели, он понемногу успокоился. "Я был, о. Георгий, в отпуске, только что вернулся, и сразу приехали три священника с разных приходов и все трое кричат, ругаются, чего-то требуют, гордые такие. И священник с дьяконом из Галича на машинах приехали. Он хороший человек, но у него духовного образования нет, он водителем троллейбуса был. Так они подрались, а потом и здесь, в епархии еще ругались, совсем меня расстроили". — "Ваше Высокопреосвященство, Владыко дорогой, я не смею давать Вам советы, но ведь вы — Костромской и Галичский, нельзя настоятелем кафедрального Собора водителя троллейбуса ставить. Профессия ничуть не зазорная, но образование необходимо. И уж коль дерутся, бесчинствуют, переведите обоих". — "Разве я их туда ставил, разве я их перевожу? Это все уполномоченный с о. секретарем орудуют, а я только указы подписываю. Вы понимаете, что не я вас в Ушаково определил. Я не правящий архиерей, а подписывающий. Если я стану им перечить, они интриговать будут, меня на покой отправят по немощности, а я мечтаю служить до смерти, я знаю, мне недолго ждать, и доктор говорит, я очень болен. Ну, идите, батюшка, утешили вы меня, старика".
Кассиан был настоящим монахом и никудышным администратором. Боюсь, подлинно великие монахи и великие администраторы — Василии Великие, Иоанны Златоусты, Филиппы Московские — даже не в каждом столетии рождаются, тут две гениальности в одном лице. Чаще — поэтические созерцатели, Григории Богословы, которых епископство тяготит, иногда — ломает. Чаще всего монах-администратор — заурядный бурбон, жаль только, с благостной улыбкой и хрипотцы в голосе не хватает. Лучший образец — бывший наместник Псково-Печерского монастыря, ныне епископ, Гавриил (Стеблюченко). Архиерейский хор при Кассиане пел отвратительно, иподиаконы и даже священники появлялись в Соборе пьяными, всю свою зарплату архиерей исправно отдавал в Фонд мира, в епархиальном управлении грязь по углам, клопы, мыши, тараканы. Но когда Кассиан служил, не только в алтаре, во всем храме было тепло. И коротенькие проповеди его никогда не были упражнениями в пустопорожней элоквенции, как, например, у столпа отечественной гомилетики митрополита Николая (Ярушевича). Умереть на ка-
