— Плачу по сто рублей, чтоб не играли пять минут.
— Ну зачем же так швыряться деньгами? — стараясь не обидеть его, сказал я. — Лучше бы родителям помог.
Радист, склонив голову на грудь, молчал. Слезы катились по его не очень выбритым щекам. Потом он шумно высморкался, вытер мокрые щеки и сказал:
— Эх, была бы маменька жива, отца-то я не знаю, я бы ей сейчас хату построил возле Днепропетровска. — Сказал эти такие жалобные слова, рванул с шеи галстук: — На! — И протянул мне цветастый, с попугаями и крокодилами, кусок заморской мануфактуры.
Я в ответ подарил ему свою фотографию-открытку. Толян — так он нам представился — смотрел, смотрел на открытку и взвизгнул:
— Ё-моё! А я-то думаю, где я видел эту рожу! — Он встал во весь рост и потянулся через стол целоваться. — Слухай, может, тебе деньги нужны, так не стесняйся. Возьми. Мне они ни на какой хрен не нужны…
Его глаза снова увлажнились…
Сдавалась наша картина с особой помпой! На студии вдруг все засуетились: прошел слух, что приедет сам Первый секретарь ЦК КП Украины Шелест со всеми членами республиканского Политбюро…
То ли от чиновничьего чванства, то ли от элементарного бескультурья, но со мной никто не посоветовался. Даже не поставили в известность о предстоящем событии: держали все в непонятном для меня секрете. Да, я знал, что просмотр должен быть, но когда, где, кто на нем будет — не сказали. Просто, когда все решили за моей спиной, приказали: «Быть на студии к 17.00». И все…
По тому, как просмотровый зал готовился к приему гостей — воды, вина, коньяки, фрукты, пирожные и прочее ставилось на столы, — догадался, что будут «верха»…
В ворота студии одна за другой въезжали черные машины — большие «членовозы» и поменьше, «Волги». П.Е.Шелест и его свита прошли в зал, уселись. Перед ними выступил голова Комитета по кинематографии С.П.Иванов:
— Нам вдалося, дорогой Петре Юхимович, зробыты картину до вэлыкого свята — сториччя Лэнина — з його образом. — И ни слова о Шмидте, не говоря уже о создателях фильма.
После просмотра гости окружили столики с напитками. Оживленно обменивались мнениями о фильме. Я, стоявший в стороне от кормушки, все же слышал слова одобрения и даже восторги. Подробности приводить не буду — нескромно.
— А этот Матвеев — украинец. Цэ так?
— Вин и вчился у нас. Евгений Сэмэнович, що вы там стоите? Пидийдить сюды, — с подчеркнутой любезностью пригласил меня «голова».
Я подошел. Пожимали руки все. Наверное, потому, что первым это сделал Шелест.
— Что вас держит в Москве? Ну, война раскидала сынов по стране, а теперь надо возвращаться домой… А то и Бондарчук, и Леня Быков, и вы где-то вдалеке от родины. Иванов, внесите предложение… А фильм настоящий. Спасыби! Проблэмы? — спросил по-доброму секретарь ЦК.
— Есть, Петр Ефимович! — осмелел я. — На студии очень много талантливых людей… Но как-то все незаслуженно обойденные.
— Чем? — спросил Шелест.
— Страшная нужда в квартирах, в зарплате, в званиях… — Мне было с руки просить за других. Для себя я не просил ничего — я жил в Москве.
Впоследствии кое-кому из артистов звания дали, а вот насчет квартир — не знаю, как вышло…
В Москве фильм принимали А.В.Романов и кое-кто из членов коллегии Госкино. Приняли хорошо.
— Запомни, Матвеев, что первые слова восторга тебе высказал Марк Донской! — Улыбаясь и обнимая меня, живой классик нашего кино говорил о себе почему-то как бы в третьем лице. Очевидно, для того, чтобы я понял значимость момента, а также значимость слов.
На четвертом Всесоюзном кинофестивале в Минске «Почтовый роман» был удостоен Первой премии как фильм на историческую тему. (Первую премию фильму на современную тему присудили картине С.Кулиша «Мертвый сезон».)
Поскольку впереди «маячил» юбилей Ленина, то вокруг нашего фильма начался ажиотаж: картина оказалась тем самым «яичком к Христову дню»…
В моей квартире раздался звонок из Комитета СССР по кинематографии.
— Евгений Семенович, соединяю вас с Владимиром Евтихиановичем, — проговорил помощник.
— Привет, — раздался знакомый голос первого заместителя председателя Госкино СССР Баскакова. — Поздравляю.
— Спасибо, с чем?
— Так уж и не знаешь?
— Нет.
— «Почтовый роман» по решению коллегии будет представлять наше искусство на Втором международном кинофестивале в Японии. Готовься!
— В каком смысле? — решил пошутить я. — Помыть шею и уши?
— Да нет. Надо кое-что поправить в картине.
— Что?
— Да малость подрезать. Например, там у тебя Ленин говорит: «Революция и любовь — понятия одной чистоты; они всегда рядом»… — Я молчал, холодея. — Понимаешь, нас могут обвинить в экспорте революции. Зачем обострять отношения?
Я был потрясен.
— Владимир Евтихианович, это недоразумение. Ленин в фильме сравнивает революцию с обновлением, с весной, а не с разрушением. Это во-первых. Во-вторых, вырезать фразу невозможно — она на музыке…
— Однако эту фразу надо удалить из фильма!
— Картину принимало Политбюро ЦК КП Украины. Одобрило. Я это сделать не могу. Сами звоните в Киев. С Храбровицким вы говорили?
— Он против. Но автор фильма — ты. Ты и исправишь.
— Извините, я не могу. Руки не поднимутся.
На этом наш разговор оборвался. Меня охватило отчаяние от чьей-то глупости и идиотизма. Но решил окончательно: с ножницами к фильму не прикоснусь.
Звонок из Киева. Звонил С.П.Иванов. Слышу — в трубке ор:
— Цэ шо, Украину щитають задворками? Жодного кадры-ка не выризать! Цэ наказ (то есть приказ. — Е.М.) Всэ!
Взыграли республиканские амбиции. Бог с ними… Паны дерутся…
Самое, на мой взгляд, интересное произошло в Осаке. Тогда там проходила Всемирная выставка, в рамках которой проводилось много культурных мероприятий. В числе их был и кинофестиваль.
Кстати, посещался он японцами плохо: зал, вмещающий 2000 человек, заполнялся в лучшем случае наполовину. А вот на «Почтовом романе» зал был забит. Признаться, члены нашей делегации — С.П.Иванов, Б.В.Павленок, Светлана Коркошко и я — были немало удивлены. Такой интерес зрителей к нашему фильму вызывал замешательство и даже — это без преувеличения — шок у фестивальной братии. Действительно, почему? И режиссер-постановщик, и имена главных исполнителей никому не известны… Ответ был прост: фильм советский! Накануне на экранах прошли другие наши картины — «Анна Каренина» и «Родная кровь»— и имели успех…
Свет в зале погас. В темноте мне казалось, что сердце бьется слышнее. Чем фильм может увлечь людей, живущих в другом измерении, по другим законам и традициям? Да, любовь героев общечеловечна. А Ленин, Шмидт и революция?.. Тревожило больше всего, пожалуй, закадровое, непонятное японцам звучание писем Шмидта. Одно дело голос, интонация, и совсем другое — иероглифы, титры.
