Почти в это время от офицеров, привезенных в Шпиталь[34] потребовали, чтобы они, сдав все золотые вещи, вплоть до обручальных колец, изъявили согласие на добровольную отправку в Советский Союз. Это предложение с негодованием было всеми единогласно и категорически отвергнуто. Именно тогда некоторые предпочли смерть возвращению в Советский Союз и здесь же, разными способами, покончили свою жизнь самоубийством.
В полдень ко мне неожиданно пришел Д-р К., что меня и обрадовало и удивило. Его я хорошо знал еще из Югославии. Бледный и взволнованный, он рассказал мне, что вчера он с офицерами отправился из Лиенца на «сообщение» английского генерала. Вместо этого их привезли в Шпиталь и поместили в лагерь, обнесенный в несколько рядов колючей проволокой и бдительно охраняемый англичанами. По прибытии туда, врачей, в количестве 15 человек, отделили от офицеров и заперли в отдельный барак. Вечером им принесли тюфяки и ужин, но к пище никто не прикоснулся. Сегодня утром к ним в барак пришел англичанин с переводчиком. Он отобрал четырех молодых врачей, заявив, что они остаются здесь и будут сопровождать офицерские эшелоны, но не сказал, куда именно. Всем остальным было приказано возвратиться в Лиенц, никуда не отлучаться и ждать отправки казачьих эшелонов, дабы в каждом эшелоне было бы по два врача. Когда их доставили в Лиенц и поместили в госпиталь, то выбрав удобный момент, он сбежал. По его словам тоже самое сделали и остальные врачи, ибо-они уверены, что предстоит отправка всех казаков в Советский Союз.
Сколько мог, я его успокоил и мы условились встречаться и: обмениваться сведениями, дабы быть в курсе того, что происходит в Лиенце, в казачьем стане.[35]
На другой день меня посетил Д-р Д., бывший начальник санитарной части у Доманова. Его вид был еще хуже, чем Д-ра К. Дело было в том, что он, не зная ни одного слова по немецки, сбежал и должен был скрываться. С большим трудом он нашел себе приют, но очень опасался, как бы его не арестовали. Тем более, что англичане его разыскивали, как старшего врача. Через несколько месяцев обоим докторам удалось благополучно оставить Лиенц.
Вечером 29-го Мая, к лагерю Пеггец подъехало два английских автомобиля с громкоговорителями и объявили, что все должны готовиться добровольно на репатриацию в Советский Союз. Тоже самое было проделано и в местах стоянок казачьих полков, каковые были уже «обезглавлены», т. е. остались без офицерского состава и функции командиров сотен несли вахмистра. Свое оповещение англичане повторили 30 и 31 Мая.
Казаки везде единодушно и решительно ответили отказом на это предложение. В знак протеста они всюду вывесили черные флаги и объявили голодовку. Английские машины с провиантом, как обычно, подходили в определенные пункты и, так как приемщиков не было, они вываливали привезенное продовольствие на землю и уезжали. Но к продуктам никто не дотрагивался.
Утром 1-го Июня, казачье население лагеря Пеггец решило, быть может в последний раз, вознести свои молитвы Господу Богу.
С этой целью на лагерной площадке был сооружен алтарь, а около него собралась многотысячная толпа, главным образом, стариков, женщин и детей. Вокруг них, держа друг друга за руки составили, как бы охрану юнкера. На всех бараках развевались черные флаги.
Это зрелище представляло необычайно жуткую картину. Никакие человеческие нервы не могли выдержать видя, как многолюдная толпа, стоя на коленях, усердно молилась и навзрыд плакала.
Во время богослужения англичане с трех сторон оцепили район лагеря танкетками с солдатами, вооруженными автоматическим оружием. Четвертая сторона оставаясь свободной, там протекала глубокая и бурная река Драва, составляя естественную преграду. Рядом с танкетками появились грузовые машины, а недалеко от лагеря, на железно-дорожной линии, стоял, в ожидании своих жертв, длинный состав вагонов — теплушек.
Некоторое время англичане ждали, но видя, что люди продолжают молиться, они дали залп в воздух и затем бросились, словно в атаку, на беззащитную толпу.
Началось зверское, бесчеловечное избиение невинных людей. Били прикладами, палками, били резиновыми стеками. Поднялась неописуемая паника. Душераздирающие крики огласили воздух и в этой невообразимой давке и свалке много людей, особенно детей, оказалось растоптанными. Все, кто мог, сопротивлялись отчаянно. Только потерявших сознание, часто с перебитыми конечностями, хватали и, словно бревна, швыряли в грузовые автомобили. Будучи уже в машине, часть из них приходила в сознание. Они выпрыгивали, их снова били и, в бесчувственном состоянии, опять бросали назад в автомобили. Особенно сильно боролись юнкера, которые не только защищали лично себя, но и делали все, что было в человеческих силах, дабы помочь старикам и женщинам избежать страшной участи: отправки в Советский Союз. Множество людей обреченных на отправку покончили в этот день самоубийством.
Это было страшное, небывалое еще в истории культурного человечества, избиение. Убийство, в 20 веке, вооруженными солдатами безоружных и беззащитных женщин, детей и стариков.
Едва ли найдется историк, который сможет найти какой-нибудь аргумент, оправдывающий применение таких бесчеловечных мер, в отношении мирной толпы и, к тому же еще, — во время богослужения.
Полумертвыми, окровавленными и ранеными кое-как заполнили вагоны и эшелон ушел. Точно также происходила отправка на «родину» и в других местах расположения казачьих полков.
По неизвестным мотивам, «начальство» решило дать передышку и следующий эшелон с очередными жертвами должен был отойти 3-го Июня. Этим обстоятельством воспользовались многие казаки и ушли в горы, чем избежали участи быть отправленными в Советский Союз.
Ночью продолжался второй акт этой трагедии. Начался беззастенчивый грабеж австрийским населением казачьего имущества.
Совершенно открыто, не встречая противодействия со стороны англичан, они, словно черные вороны, слетевшиеся на запах свежей крови, стали целыми подводами увозить к себе награбленное казачье добро.
С молчаливого попустительства англичан, грабили и обогащались те, кто еще вчера, действительно, был их противником и кто с оружием в руках боролся на стороне немцев, против англо — американцев. Трудно подыскать логическое обоснование или найти оправдание такому факту и едва ли он был предусмотрен каким либо параграфом Ялтинского соглашения.
Но доподлинно известно, (что впоследствии и подтвердилось), что принудительной репатриации, согласно вышеуказанному соглашению, подлежали только советские подданные. Значит, старые эмигранты в это число не входили. Между тем, среди насильственно отправленных в Советский Союз, значительная часть, — особенно в офицерском составе, — были именно старые эмигранты.
