Рауль Кастро добавил еще более горькие (и вряд ли справедливые) слова: «Они уже продали СВАПО и АНК. А сейчас торгуют нашими войсками»[488]. Действительно, появившиеся слухи о том, что Луанда обсуждает будущее кубинского контингента без участия Гаваны, были весьма болезненны для Фиделя и Рауля. Однако на двухсторонней встрече на высшем уровне ангольцы настаивали, что вопрос о выводе кубинских войск в переговорах с американцами не обсуждался[489]. Тем не менее несколько месяцев спустя Честер Крокер, руководивший африканскими делами в госдепартаменте при администрации Рейгана, вновь настаивал на «увязке» между независимостью Намибии и выводом кубинцев, заняв жесткую позицию, что завело переговоры в тупик[490].
Фидель предложил Курочкину отдохнуть несколько дней на кубинском курорте Варадеро, и маршал Огарков дал добро на это. Представляется, что кубинское руководство было вполне удовлетворено состоявшимися беседами. Фидель пригласил его вновь отдохнуть на Кубе, а позднее принял Курочкина, когда он прибыл в Гавану уже в качестве заместителя начальника ГУК – Главного управления кадров Министерства обороны, хотя этого, конечно, не требовалось по протоколу[491].
14 февраля 1984 г. состоялась заключительная встреча Курочкина с Раулем Кастро (Фидель срочно выехал в Москву для участия в похоронах Ю. В. Андропова). Из слов Рауля видно, что кубинское руководство ожидало скорого урегулирования намибийской проблемы: «Максимально нужно сделать в этом году, так как в следующем нам придется уходить». Однако член Политбюро компартии Кубы Хорхе Рискет, который также принял участие в беседе, добавил: «Если переговоры провалятся, то обстановка может осложниться. Хоро-що бы, если советские боевые корабли почаще заходили в район Мосамедиша»[492].
Кроме Фиделя и Рауля, Курочкин встретился с другими кубинскими военными руководителями. Так, генерал Улиссес Росалес дель Торо, начальник Генштаба, сказал Курочкину, что Куба «спасала Анголу от смертельной опасности не менее трех раз», в 1975–1976 гг., во время «выступления» Ниту Алвеша («к счастью, все это было без крови», – добавил он) и «когда победой под Кангамбой был сорван стратегический план УНИТА разделить страну»[493]. Он определил «принципиальную позицию» Гаваны: борьба против УНИТА – это дело самих ангольцев, а задача кубинцев – «с рубежа Мосамедиш – Менонго не допустить проникновение противника вглубь страны». Однако они приняли «дополнительное обязательство» по «помощи советниками в борьбе против КРГ», и прямо или косвенно в этом было задействовано около 7 тыс. человек[494].
После этой поездки отношение руководства кубинской миссии к Курочкину изменилось, и «Поло» стал больше прислушиваться к его словам. Однако дело было не только в доброй воле: у «генерала Константина» была возможность «воздействовать» на них, да и на ангольцев: большинство военно-транспортных самолетов и их экипажей были советскими (включая, к марту 1984 г., эскадрилью Ан-12). Они находились непосредственно в распоряжении Курочкина, и снабжение как кубинских, так и ангольских войск во многом зависело от них[495].
Вскоре после возвращения Курочкина в Луанду он вместе с «Поло» встретился с «Педале», который информировал их о переговорах с США и (хотя и не напрямую) с ЮАР, которые Вашингтон предложил провести, когда после советско-кубино-ангольских консультаций в Москве почувствовал «вес и влияние НРА и ее союзников»[496]. С его слов было ясно, что предложенное Преторией месячное прекращение огня и обещание вывести свои войска с ангольской территории предполагается реализовать за счет СВАПО: «Они думают освободиться от Намибии… ЮАР предлагает СВАПО провести переговоры с [марионеточным] правительством внутри Намибии. Если сейчас СВАПО потеряет эту возможность, то ей придется очень трудно в дальнейшем»[497].
Вскоре, 21 февраля 1984 г., ангольцы информировали советских и кубинцев, что на переговорах с ЮАР в Лусаке было достигнуто соглашение. Оно включало запрет на присутствие СВАПО и кубинцев в тех районах на юге Анголы, откуда будут выводиться южноафриканские войска. Для мониторинга их вывода создавалась Совместная ангольско-южноафриканская комиссия, но, по словам «Педале», ангольцы отвергли предложение Претории проводить совместно и мониторинг передвижения бойцов СВАПО[498].
Однако меньше чем через неделю ангольский министр обороны пожаловался Курочкину, что СВАПО нарушила договоренности, направив несколько групп с задачей проникнуть на территорию Намибии. Ангольское руководство попросило СВАПО «отойти немного севернее от занимаемых позиций», однако, по словам «Педале», «они нас не всегда информируют, а иногда информируют заведомо неправильно»[499].
Отношения между СВАПО и Луандой продолжали ухудшаться. СВАПО не отказалась от переброски своих сил в «запретную» зону, в том числе автотранспортом. Произошла даже стычка со смешанным юаровско-ангольским патрулем, и «Педале» беспокоился, что развитие ситуации может привести к боевым действиям между ФАПЛА и ПЛАН[500].
Эти события вызвали критику со стороны кубинцев. В беседе с президентом Анголы Фидель назвал совместный мониторинг передвижений СВАПО анголо-южноафриканскими патрулями «недопустимым и невероятным»[501]. Эта беседа состоялась, когда, чтобы повлиять на ход событий, кубинское руководство пригласило душ Сантуша в Гавану. Во время этого визита, проходившего с 17 по 20 марта 1984 г., были обсуждены наиболее важные проблемы: переговоры Анголы с ЮАР и США, борьба против УНИТА, двустороннее сотрудничество[502].
В частности, Фидель Кастро выразил «недоумение поведением отдельных руководителей НРА» и назвал «более чем странным» то, что «предложения о сроках вывода кубинских войск из Анголы[503], переданные Анголе администрацией США, составлены Киту (НРА), Велозу (Мозамбик) и Фернандезом (Нигерия)», выразив готовность представить доказательства этого факта[504]. Примечательная деталь: душ Сашуш объяснил Фиделю, что одной из причин переговоров с США и ЮАР было желание избежать «полной изоляции НРА со стороны стран южноафриканского региона и португалоговорящих стран»[505].
В целом, по оценке кубинцев, переговоры прошли «в атмосфере откровенности, взаимного доверия и доброжелательности». По их мнению, ангольский президент был «честным и откровенным»[506].
