К вечеру мы подошли к Пологам, где перекрещивались дороги с запада на восток и с севера на юг. Отдохнув здесь несколько часов, затемно тронулись дальше. До Цареконстантиновки оставалось верст пятьдесят, но мы опоздали туда. Раньше нас ее заняли потрепанные конно-пулеметный, кавалерийский и пехотный полки Каретникова. Как только наша колонна оказалась в пределах досягаемости вражеской артиллерии, со стороны Цареконстантиновки забили трехдюймовки. Однако снаряды рвались вокруг да около, не причиняя нам вреда.
Ехавший в голове колонны разведчик Габриш поучал кого-то из молодых бойцов:
— Артиллерия — оружие культурное. Стреляет по науке: перелет, недолет, потом — в самую точку. Вот ты и не жди третьего снаряда: как попал в «вилку» — сразу в сторону...
Не успел он закончить свои поучения, как неподалеку грохнул взрыв. Взвизгнули осколки. Габриш, охнув, схватился за бедро. Я бросился к нему.
— Что с тобой, Иштван?
— Отвоевался, кажется.
— Рана не страшная. Скоро поправишься. Еще повоюем.
— Не везет мне, — пожаловался Габриш. — Хотел эмира поймать, не пришлось. Думал, хоть Махно попадется, и опять неудача...
Подъехала санитарная повозка. Я попрощался с товарищем и поскакал к ушедшим вперед подразделениям.
Бригада перестроилась в предбоевой порядок. Эскадроны рассредоточились по лощинам, укрывшись от вражеских наблюдателей. Штаб соединения разместился на дне оврага. Здесь Кужело объявил свое решение на бой. 1-й дивизион со штабным эскадроном в пешем строю при поддержке батареи и броневиков должен был атаковать неприятельские позиции в лоб. Главная наша задача — связать противника боем, отвлечь его внимание от главных сил, которые пойдут в обход Царетсонстантиновки.
Части Каретникова пока не проявляли никакой активности. Их словно и не было в селе. Лишь несколько орудий продолжали бить по площадям. Но как только наши цепи поднялись и вышли на открытое место, из-за домов вынеслась конница с тачанками. Повозки быстро развернулись и разразились заливистыми пулеметными очередями. Чаще загрохали вражеские пушки.
Пришлось залечь. Лава махновцев стремительно надвигалась. Впереди нее, играя клинком, скакал рослый всадник. Мне невольно подумалось: «Не Петриченко ли?» За ним на ветру полоскалось черное знамя. Вид мчащихся кавалеристов был довольно устрашающим. Я даже оглянулся: не дрогнул ли кто. Нет, как будто все в порядке. Напряжены, ждут команды.
Кто-то толкнул в плечо. Поворачиваю голову — Кажбак. Он показывает рукой в сторону дороги. Там, грохоча на ухабах, ползли броневики.
Когда до противника осталось шагов семьсот, они остановились и разом открыли ураганный огонь. Тотчас же к ним присоединились наши пулеметчики. Из-за оврага ударили пушки Стрельбицкого. Над конниками и тачанками со звоном стали лопаться шрапнельные снаряды. На поле появились убитые и раненые. Лава потеряла разгон. Некоторые стали поворачивать назад. Наступил критический момент. Я скомандовал садиться на лошадей и повел дивизион в конную атаку. В это же время, завершив обходной маневр, с востока на Цареконстантиновку пошел 1-й интернациональный кавалерийский полк.
Основная масса махновцев покатилась на Берестовое. За ними погнался 1-й полк. Часть бандитов подалась вдоль железной дороги к станции Бельманка. Их неотступно преследовали эскадроны Валлаха и Габора. В этом же направлении двинулся и штаб бригады.
В резерве Кужело держал немецкий дивизион. Во главе его он и влетел на Бельманку. Засевшие на водокачке и в вокзале вражеские пулеметчики обстреляли Кужело, убили под ним коня. Увидев, что командир упал, к нему бросился штаб-трубач Андраш Бартфай. Но его самого сразила пуля.
На штурм станции одновременно пошли венгры и немцы. Они зарубили более полусотни махновцев и около тридцати взяли в плен.
К вечеру 1 декабря наш полк сосредоточился в Андреевке. Здесь же разместился и Э. Ф. Кужело со своим штабом. А 1-й полк занял Берестовое.
В наши руки попал приказ Махно, адресованный Каретникову. Он полностью касался нас. Крыжин прочитал его вслух, сразу же переводя на русский язык. Там были такие строки:
«Отдельная интернациональная кавалерийская бригада, состоящая из басурманов и москалей, с невиданной дерзостью напала 26 ноября сего года на Гуляй-Поле... причинила войскам народно-революционной армии громадный урон... Приказываю избегать столкновения с нею... Командиров, комиссаров и басурманов в плен не брать».
Последняя фраза вызвала повальный смех.
Всю первую половину декабря бригада, войдя в состав особой группы Н. Д. Каширина, вела напряженную борьбу с махновцами. Они метались в районе Орехов, Федоровка, Берестовое, Большой Токмак. Мы хорошо изучили их тактику, маршруты, местность. Это позволяло почти безошибочно разгадывать намерения бандитов, устраивать засады, окружать и уничтожать врага по частям.
По мере укрепления Советской власти Махно все больше терял опору среди крестьян Южной Украины. Теперь за батька продолжали держаться только самые ярые противники нового строя. Как затравленные волки, рыскали они по степи. Дни их были сочтены. Крупные силы Красной Армии концентрическими ударами с северо-запада, севера и востока прижимали остатки батькиных отрядов к Азовскому морю, загнали их в треугольник Федоровка — Акимовка — Андреевна.
Чтобы ускорить разгром этих последышей махновщины, командующий войсками Украины и Крыма М. В. Фрунзе направил сюда особую группу Каширина. Наша бригада шла в авангарде 3-го конного корпуса.
К вечеру по занесенному снегом проселку подошли к Федоровке. Оттуда ударила артиллерия. Снаряд пролетел над нашими головами, еще один взорвался впереди.
— Не свои ли бьют? У Махно не было тяжелых орудий, — забеспокоился Стрельбицкий.
Однако стреляли именно махновцы. Как потом выяснилось, в ночь на 15 декабря они выскочили из Андреевки и, пользуясь темнотой, маскируясь в полосе низких туманов, оторвались от преследования. В Федоровке им удалось захватить три наши тяжелые пушки. Здесь рассчитывали отдохнуть, а затем податься дальше на запад. Но на их пути неожиданно появилась интернациональная бригада и сразу спутала все планы.
Завязался бой. В самом его начале неподалеку от меня вспыхнула красная молния, раздался страшный грохот, и я куда-то провалился. Очнулся в Александровске. Страшно ныла голова. С удивлением узнал, что уже двое суток нахожусь в госпитале. Товарищи рассказали: под Федоровкой бандитов разбили наголову. Побросав все, Махно с отрядом в 400 сабель бежал в Янисаль. Но его нашли и там. С 16 по 24 декабря в непрерывных стычках он растерял последнее, что осталось у него от некогда многочисленной армии, а 25 декабря с кучкой приближенных переправился на правый берег Днепра...
