Саша начал посещать занятия в секции легкой атлетики стадиона «Динамо» и вскоре лишил меня лидерских позиций. Возможно, я сам стал бы искать повод для реванша, но... В июне 38-го был арестован мой отец, семья переехала в другой дом, и все наши забеги прекратились.
Организованный футбол
В конце тридцатых годов «Пионерская правда» организовала в Москве турнир дворовых команд. Это было нечто похожее на будущий знаменитый клуб «Кожаный мяч». Для участия в турнире нужно было собрать 15—20 ребят из соседствующих домов, заверить их список в домоуправлении и отвезти заявку на стадион Юных пионеров (СЮП). В ходе игр за нами посматривали тренеры СЮПа, и понравившихся им ребят приглашали начать тренировки на стадионе. Меня тоже заметили отбиравшие нас специалисты: известнейший арбитр Михаил Федорович Белянин и Николай Александрович Канунников — родной брат очень популярного тогда футболиста Павла Канунникова.
Пользуясь случаем, хочу упомянуть один эпизод из богатой событиями жизни обаятельного проказника и выдумщика Белянина. В сороковых—пятидесятых годах прошлого столетия он был одним из ведущих футбольных арбитров СССР. Михаил Федорович отличался добрым, покладистым характером, неистощимым юмором и озорством. Все его любили и поэтому многое прощали, даже пристрастие к горячительным напиткам.
Однажды, накануне очередного тура чемпионата СССР, в Харьков поступила телеграмма от нашего героя. Он извещал о дате своего прибытия, указывал номер поезда и вагон. Утром на перроне судью встречал администратор команды Борис Гуркин. Поезда в те годы еще таскали паровозы, поэтому на крупных станциях, где сменялись поездные бригады, остановки длились долго, порой больше часа.
Администратор повел гостя на вокзальную площадь к ожидавшему их автомобилю. Когда проходили мимо вокзального буфета, Белянин остановился: «Куда торопишься? Неплохо бы начать с чайного!»
Это слово «чайной» (с ударением на «о») знали все, кто был знаком с Михаилом Федоровичем. Гуркин мгновенно все понял. На столике появился вожделенный «чайной» стакан с водкой и обильная закуска.
Когда столик опустел, администратор вновь предпринял попытку вывести неугомонного рефери к машине. Не тут-то было. Наш шутник взял свой чемоданчик, протянул руку хлебосольному спутнику и сказал: «Спасибо, друг, мне обратно в вагон надо: я ведь завтра не в Харькове, а в Ростове судить должен!»
Надо заметить, что детская и юношеская команды СЮПа входили в четверку сильнейших клубов столицы наряду со «Спартаком», «Динамо» и «Локомотивом».
Матчи чемпионата столицы были в 1941 году прерваны из-за начавшейся войны. Они возобновились лишь в 42-м. СЮП тогда не мог выставить на игры команды всех возрастов, ведь взрослых игроков у нас не было. Но зато были полностью укомплектованы детский и юношеский коллективы. А мужские команды набирались из рабочих расположенного рядом авиационного завода № 1. После начала войны он был эвакуирован в Куйбышев, а на его территории сформировался авиаремонтный завод № 30. Вот благодаря альянсу заводчан и СЮПа в чемпионате столицы был представлен довольно солидный футбольный коллектив «Крылья Советов». Позже, когда я уже был на фронте, из первой мужской команды «Крылышек» была образована команда мастеров «Крылья Советов», в которой начали играть известные мастера, здравствующие и поныне Никита Симонян, Руперто Сагасти, а также другие популярные футболисты.
Сейчас я уже плохо помню своих товарищей по клубу. Остался в памяти центральный нападающий Володя Круглов. В команде более молодых ребят играл ставший впоследствии заслуженным тренером СССР Владимир Ивашков.
А в «Спартаке» тогда выступал уже обращавший на себя внимание Сережа Сальников. Когда мы встречались на поле, наш вратарь постоянно кричал: «Держите Салу!»
К сожалению, те детские увлечения оборвала бесцеремонно и трагически вторгнувшаяся в нашу жизнь война.
За юношескую команду СЮПа я выступал в матчах на первенство Москвы до конца сезона 1942 года. Нас тренировал строгий и взыскательный тренер Николай Канунников. Несмотря на разгоравшийся пожар войны, тяжелое голодное время, он требовал от нас строгой дисциплины, обязательной явки на тренировки в чистой опрятной форме и начищенных бутсах. Провинившихся ожидала неотвратимая кара. Помню, в одной из игр в 42-м году я не забил пенальти. В наказание меня не поставили в состав на очередной тур. Обидно было ужасно. Футбол мы все очень любили и хотели играть, но была и еще одна причина наших страданий. После каждой игры нам давали по одному пирожному и бутылку ситро на двоих. Не так уж и плохо для изголодавшихся ребят. Но все дело в том, что пирожное и ситро выдавали только тем, кто участвовал в игре. Поэтому мы и плакали, когда не попадали в состав.
В Челябинском танковом училище я тоже играл в футбол, но немного — сказывалось тяжелое ранение. А после капитуляции Германии нас направили на Дальний Восток, где шли бои с Японией. Я в составе танковой дивизии оказался на Забайкальском фронте. Но японцы после окружения Квантунской армии тоже капитулировали, и мои офицерские познания механика-водителя тяжелого танка в боях с самураями не понадобились.
Зато весьма пригодились навыки футбольные. Я начал играть за команду танкового полка, потом дивизии, а затем и армии. На их базе вскоре образовалась команда мастеров класса «Б», именовавшаяся Читинским ОДО (окружной дом офицеров), Поиграл я в ней недолго: в конце 1947 года по моей личной просьбе командующий округом маршал Родион Яковлевич Малиновский подписал приказ о моем увольнении в запас.
В степях Забайкалья
Должен признаться, что, несмотря на все тяготы военной службы, крайне тяжелые и неблагоустроенные бытовые условия и жизнь в землянках, страшные забайкальские морозы и прочие неудобства, — предстоящего расставания со своими боевыми друзьями я ожидал с тревожным беспокойством. Что предстояло мне встретить в Москве, как будет с работой и учебой, было еще далеко не ясно. А здесь, на 77-м разъезде, в далеком Забайкалье, хоть и жилось тяжеловато, но были верные друзья — Коля Максимов, Леша Редька, Вася Бирюков, привычный быт и любимый футбол. Плохо было только то, что из-за сурового климата футболу мы могли отдаваться не более трех-четырех месяцев в году. А зима с ее пятидесятиградусными морозами терзала нас более полугода.
Несмотря на все эти тяготы, двадцатилетний парень не мог равнодушно ожидать расставания со своей прославившейся на полях величайших сражений дивизией. Одно название нашего соединения побуждало желание немедленно вскочить, вытянуться, расправить плечи и, приняв стойку «смирно», с замиранием сердца слушать: «Пятая гвардейская Сталинградско-Киевская, орденов Суворова и Кутузова танковая дивизия!» Звучит! Не правда ли?
