Выпустили из тюрьмы — года в Лавре не прожила, разогнали твердыню Печерскую — во времена хрущевских гонений на Церковь. Когда монахов выселяли, под стенами обители плакала женщина. «Не плачь, сестра, — утешали отцы, — всех нас в одно место свезут, будем там Богу молиться». Думали, всех в тюрьму, а получилось, что пошли они в мир проповедовать, кто Христа ради, кто на приходы.
В 1963 году на Киев обрушилось страшное несчастье: в районе Куреневки прорвало дамбу. Потоки грязи сметали все на своем пути. Дело было ранним утром, полуголые люди взбирались на крыши. Не успевшие проснуться погибли. После катастрофы остался полутораметровый слой глины. Строители долго выгребали ковшами экскаваторов руки, ноги, части тел. Мало кто понял, что это было наказание за разгон Лавры.
Блаженная поселилась на Димеевке недалеко от церкви Вознесения в заброшенном домике. Когда Голосеевский лес пытались освоить под дачи киевские партийные работники, жителей стали выселять, улица опустела. Матушка Алипия уезжать отказалась. К ней придиралась милиция, мол, грязно. «Так девки уберут», — отвечала она. «Кто вас здесь поселил?» — спрашивали. «Всевышний», — отвечала она. И ее не посмели тронуть. Блаженная никогда не имела паспорта. Мальчишки дразнили ее, швыряли камнями, она терпела и молилась.
Обличьем своим матушка Алипия была нерусская, говорила не очень понятно, женщин называла в мужском роде. Ходила она в плюшевой кофточке, детском капоте, на спине таскала мешок с песком, отчего казалась горбатой. На груди всегда висела громадная связка ключей, символизируя грехи духовных чад, которые блаженная брала на себя, вешая в знак очередного принятия греха новый ключик. В последние годы носила вериги, цепи въедались в тело.
В ее домишке была тесная комната с низкой притолокой, диван, бумажные иконки, навесной шкаф с простой алюминиевой посудой, в углу — печка. На выходе — крохотная прихожая, в которой хранились нехитрые съестные припасы. Кровать была завалена чуть не до потолка: горы мешочков, торбочек, изношенная одежда, все скручено, перевязано в громадные узлы. Блаженная перебирала эти гирлянды ветоши, сосредоточенно шевеля губами: молилась за чьи-то заблудшие души. Разрухой матушкина келья напоминала жилище многих юродивых.
Ночью она никогда не спала, до рассвета полагала бесчисленные поклоны, поминая живых и усопших старцев, духовных чад, приходящих и благодетелей. Любимчиков у нее не было, она никого к себе не приближала, хозяйством, несмотря на самые преклонные годы, занималась сама. Когда при старцах есть кто-то первый, он волей-неволей начинает распоряжаться, командовать. У матушки Алипии все были равны. До самой Чернобыльской катастрофы, которую она предсказала, в Голосеевском лесу собирался только узкий круг почитателей. После аварии в келью хлынул народ. На общественное служение блаженная вышла лишь за два года до конца своей столетней жизни.
Одна она никогда не ела и поначалу неделями сидела голодная, ожидая, когда ее придут навестить. В последние годы на улице стояли дощатые столы, ежедневно собиравшие десять — пятнадцать человек. Сваренная каша чудесно умножалась на любое число прибывших…
Перед едой общая молитва. Святые отцы не случайно называли молитву пищей для души. «Когда читаешь молитву, освящается все вокруг, — говорила матушка Алипия. — Не только дом и сердце твое, освящается земля, воздух, животные. Читай молитву лежа, читай сидя, как можешь, только читай!»
Для блаженной было важно, кто принес кушанье, чьи руки прикасались к пище, через чье сердце пришло приношение. Принимала она не у всех. И вот соберутся все за столом, хозяйка избушки опустится на коленки, пропоет своим сильным голосом: «Верую», «Отче наш», «Помилуй мя, Боже», перекрестит стол, скажет: «Кушайте», а сама ложится на скамейку, отдыхает. Порции благословляла огромные, одной семье хватило бы на неделю, а все непременно надо было съесть. «Сколько осилишь, настолько я смогу тебе помочь» — так подразумевалось. Так оно и было: люди с тяжелейшими болезнями исцелялись у ее стола.
Своим первым чудом в Кане Галилейской Господь превратил воду в вино, благословил его, указав на целебную силу виноградного вина. Что-то подобное произошло и за матушкиным столом. Незадолго до Чернобыльской катастрофы блаженная стала предлагать к столу кагор с пепси-колой, как бы указывая, в чем искать лекарства от разлитой в воздухе заразы. Знаменитые голосеевские застолья, на которых старица потчевала киевлян церковным питием, стали им защитой от лучевой болезни. Ни один из матушкиных чад не страдает от лучевой болезни и по сей день.
Блаженная проводила жизнь свою в необычайной простоте, не превращала свою жизнь в загадочный спектакль, сознательно скрывала свои духовные дары, всячески отвергала славу человеческую… Но между тем около нее творились чудеса. Жизнь каждого ей была открыта наперед, как в зеркале, видела она мысли и чувства ближних, замыслы Творца о чадах Своих.
Всех она принимала: блудника, лжеца, разбойника, только лукавых обличала, хитрости не переносила. Ходили к ней духовно неопрятные люди и приторно-слащавые в общении. Это бросало тень на хозяйку дома, потому частенько и юродство ее негативно воспринималось. Но блаженная никого не прогоняла от себя, следуя евангельскому слову о дожде, который изливается и на праведных, и на грешных.
Только молилась за всех, а по дару прозорливости блаженная знала, как с кем поступать. Однажды в Голосеево пришел молодой человек с девушкой. «Какая она грязная», — подумала девушка, увидев старицу. Мать Алипия попросила, чтобы почитали ей «Послание к евреям» апостола Павла. Когда молодой человек дошел до слов: «Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли», матушка остановила: «Достаточно» и внимательно посмотрела на девушку. Та опустила голову, лицо ее горело…
Что касается беспорядка в матушкиной келье, то «тайну» его приоткрывает ее духовная дочь Л. Чередниченко, которая свидетельствует, что блаженная была чистоплотнее всех. «Однажды ранней весной я страстно желала матушке чем-нибудь помочь: откинуть ли снег, принести воды или дров, убрать в келье или постирать белье. Матушка глянула на меня и сказала: «Чистый я, всю зиму не мылся и не стирался, а совсем чистый», подняла юбочку и показала свою белоснежную полотняную рубашечку. А ведь она сама топила печку, вычищала золу, носила дрова, воду, убирала в келье, делала множество грязных работ во дворе»…
Духовная дочь матушки Алипии Е. Бадьянова вспоминала: «Особенно запомнилось время 1983–1984 годов, когда мне угрожало исключение из вуза за стихи, которыми заинтересовался отдел № 1. В трудную минуту, как всегда, пошла к матушке Алипии. Выслушав меня, она спросила с простодушной улыбкой: «А КГБ — это что, ругательство такое? — Помолчав, добавила: — Нет, не будешь ты в тюрьме». У меня затрепетала душа. Потом она попросила прочитать «мои молитвы», как она называла стихи. Опустив голову, матушка внимательно слушала. Beer происходило после обеда в ее садике. Матушка прилегла возле куста малины на траву и сказала мне: Ложись». Я легла рядом. Она закрыла глаза, будто спит. Уже и посуду помыли пришедшие к матушке монахини Фроловского монастыря, смотрят на нас удивленно, ждут. Тогда я еще не могла знать, что матушка предсказывает мне долгую болезнь. В результате всех нервных потрясений я несколько месяцев пролежала в больнице, оторванная от близких, родных, от церкви. Лишь потом поняла: матушка надо мной молитву свою дивную творила, которая и уберегла меня от надвигающейся грозы, помогла успешно закончить институт, избежать тюрьмы и выздороветь»…
