«Всяк удобно видит и понимает, что от недостатку лесов жизнь наша подвержена будет великим трудностям, а в случае неимения их и самым бедственным приключениям», — пишет Рычков в своей обширной статье «О сбережении и размножении лесов». Он предлагает поставить лесоведение на научную основу и конкретно подсказывает, как это сделать. Прежде всего нужно собрать сведения о семенах каждого дерева, о том, как и где оно растет, о его вредителях и болезнях, изучить возможности каждой древесной породы, дать ей биологические и деловые характеристики. То есть составить пособие для лесовода и разослать по всем губерниям. Рычков подробно описывает наиболее ценные лесные породы, такие, как дуб, сосна, ель, липа, береза, вяз, ветла, осокорь, называет способы борьбы с лесными пожарами, чистки и охраны леса. В степной местности он предлагает разводить ветлу, клен, березу, тополь как наиболее неприхотливые, хорошо переносящие мороз и засуху деревья. «Весьма б хорошо и полезно было, — подсказывает он, — ежели б крестьяне наши сей скоро принимающийся лес приучены были сажать около своих домов и огородов, который, усилившись в росту, может служить защитою и готовым прутьем к деланию плетневых загородок вместо нынешних заборов, на что у нас великое множество всякого леса употребляется».
Хозяйский взгляд Рычкова примечает, например, что лапти, изготовляемые крестьянами из липового лыка, менее выгодны как обувь, нежели изделия из кожи. Он ссылается на башкирцев, которые лаптей не носят, а употребляют обувь кожаную сырую или самой простой выделки, наподобие сапогов, «и всякая кожа, то есть коровья и конская, на то у них годится. Сия их простая обувь гораздо крепче, покойнее и зимой теплее, нежели лапти». Рычков с огорчением замечает, что говяжья, козья и овечья кожи в домашнем хозяйстве крестьянина зачастую пропадают. В то же время крестьяне едут в лес и с сотен деревьев дерут на лапти лыко.
Рычков называет и волосенки из конского волоса — дешевый и экономичный вид обуви, который «везде есть и за неупотреблением втуне остается». Он сетует на то, что население с трудом отлучается от привычных своих ремесел, «застарелых обыкновений» и неохотно переходит к новым способам труда и быта.
Хозяйственность, бережливость Рычкова нынешнему читателю покажутся, пожалуй, излишне щепетильными: даже лыко на лапти ему, видите ли, жалко! Поглядеть бы рачительному Рычкову на сегодняшнюю нашу бесхозяйственность: тысячи кубометров древесины гниют в лесных завалах, на дне рек, заражая воду, потому как валят леса намного больше того, что успевают убрать, сплавить, переработать. Непонятным, неслыханным преступлением объявил бы он действия удалых строителей-бамовцев, сжегших миллионы сосен при прокладке в нехоженой тайге известной железнодорожной трассы. А как бы оценил он, будь жив, закосневшую на целое столетие практику использования деревянных шпал на тысячекилометровых рельсовых дорогах мира?..
Особенно волновали Рычкова малолесные степные районы, где он советовал сажать лесополосы и полностью отказаться от каких-либо лесозаготовок. Он требовал также запретить степные палы, к которым деревенские жители пристрастились. Для улучшения почвы и пастбищ крестьяне в весенние и осенние дни поджигали степь, и когда такая сушь сильным огнем разгорится, «обыкновенно почти наступает ветер, который, усилившись, по сухой траве огонь раздувая, столь сильно гонит, что и на лошади скачущий человек убраться от него не может, и на степях иного почти спасения нет, как разве прямо через огонь перескочив, оставить его позади себя… От таких пожаров часто целые деревни, великие леса, а иногда и люди, идущие по небольшим дорогам, сгорают». Во времена Рычкова дорог в степи и тем более пашен было мало, и степной пожар, не встречая на пути никаких преград, действительно представлял грозную опасность. Подчас он обнимал весь видимый горизонт, шел огненным валом шириною в 20–30 километров, уничтожая в степи рощицы, перелески, травы и всю наземную живность. Рычков настаивает, чтоб «оное зажигание запретить; для улучшения ж земли помышлять о других способах». Он ссылается на крестьян своего имения, у которых и без употребления палов «хлеб родится не хуже других мест, и в травах оскудевания не бывает». Точку зрения Рычкова на палы, как на примитивный способ улучшения плодородия почв, впоследствии разделили советские ученые Л. Родин и Е. Лавриенко, отметив, что «палы являются, несомненно, весьма экстенсивной формой улучшения степных пастбищ», что применять их можно лишь с крайней осторожностью и не повсеместно, а выборочно: если для казахстанских степей палы иногда, в определенных регионах, допустимы, то в лесостепной зоне они могут принести только вред.
В 1745 году Рычков предложил засеять южные знойные равнины близ Оренбурга хлопчатником. Ранние осенние заморозки погубили посевы. Следующим летом Рычков раздобыл семена хлопчатника и поручил одному садоводу посадить их на опытном участке. Опыт не удался. Зная, что родина хлопка — жаркая Индия, Рычков тем не менее считал, что в южных зонах Оренбургского края не менее жарко. Значит, дело не в климате, утверждал он, а в неопытности садовника. Рычков приглашает из Средней Азии специалистов-хлопкоробов и опыты по акклиматизации хлопчатника советует повторить в южных провинциях губернии. Не вдруг земледельцы Южного Урала кинулись распространять теплолюбивое растение, но практический интерес к нему проявили, особенно садоводы Прикаспийской низменности. Мало-помалу хлопчатники вскоре прижились в Крыму и по южным границам Ставрополья.
Весной 1748 года Рычков возле татарской деревни Тонкино, что в тридцати верстах от села Спасского, обнаружил залежи каменного угля. Слоеватая материя с виду была похожа на уголь, хорошо горела на огне. Лежала та черная материя пластами аршина на три под поверхностью земли. Набрав ее около десяти пудов и доставив на телегах в свое имение, Рычков самолично начал испытывать ее на огне, смешав с древесным углем. «По выгорании чернота ее пропадает, и оказывается на ней легкий шлак с желтоватыми и трухлыми слойками». Свой опыт Рычков описал в статье «О горючей угольной земле». Это сочинение вместе с образцами найденной черной материи послал на рассмотрение ученого собрания Вольного экономического общества. Статья была незамедлительно напечатана. «Ведая, какая великая государственная польза из того может происходить, когда б у нас в империи, особливо ж в здешней малолесной стороне, сыскались каменные угли или хотя такие земли и растения, кои сколько-нибудь замены в дровах делали», — писал он в ее начале. Заканчивал так: «К рассмотрению при сем посылаю и почту награжденным за труд мой то, когда по лучшим испытаниям в какое-нибудь употребление окажется она годною».
