Лишь однажды ему пришлось пойти против совести и поступить явно не по-товарищески. Повстречав невзначай отца Джермано, ставшего настоятелем соседней францисканской церкви Сан-Никола делла Латтуга, куда его перевели из Фрари (видать, история с австрийским послом обернулась для него боком), Тициан узнал от него, что Парису Бордоне заказан большой алтарный образ со святителем Николаем. Еще совсем недавно он пригласил начинающего художника к себе и поручил подправить некоторые оставшиеся после Джорджоне работы, до которых у него самого не доходили руки. Где же это видано, чтоб ученик, не поставив в известность своего наставника, брался бы за самостоятельную работу? Такая дерзость юнца возмутила даже Франческо. Хотя, по правде говоря, у Тициана не было к Бордоне особых претензий. Тот неплохо справлялся с порученным делом и, легко освоив манеру письма покойного Джорджоне, ловко ей подражал. Но Тициана раздражало само поведение способного парня, любившего прихвастнуть, а особенно его манера вычурно одеваться и постоянное бренчание на лютне. Еще один Дзордзи объявился! Как бы там ни было, Парис Бордоне не получил обещанный заказ, который у него из-под носа увел рассерженный учитель. Алтарный образ, выполненный позже Тицианом (Ватикан, Пинакотека), видел Вазари, и на него особое впечатление произвела фигура святого Себастьяна, «написанного естественно, без всякой искусственности, что можно увидеть в красоте ног и торса. Здесь нет ничего, кроме природы, отчего сама фигура святого кажется живой, плотской и такой достоверной».
Бремя славы оказалось тягостным, и дело с заказами осложнялось с каждым днем. Более того, спустя месяц после освящения «Ассунты» Тициан был вызван во Дворец дожей, где от него потребовали дать объяснения по поводу затянувшейся работы над батальной картиной. Чтобы как-то успокоить правительственных чиновников и доказать им, что работа не прекращается, он был вынужден развернуть перед ними ряд листов с эскизами будущей картины.
Если к придиркам и даже прямым угрозам официальных властей лишить его почетного звания за невыполнение долга Тициан уже привык, то отбиваться от докучливого феррарского посла и наседавших со всех сторон заказчиков было непросто. Особую настойчивость проявлял папский легат в Венеции монсиньор Аверольди, от которого не отставал всесильный патриций Пезаро. Тут еще подвернулся с настоятельной просьбой толстосум Гоцци, купец из Рагузы, не говоря уж о представителях духовенства городов Тревизо, Виченцы и Вероны, которые всячески обхаживали Тициана, доказывая, сколь политически важно в нынешнее беспокойное время, чтобы работы официального художника республики святого Марка украшали бы и их приходы.
Недавно Тициан был приглашен давним заказчиком, постаревшим, но не утратившим силы и бодрости епископом Якопо Пезаро в его величественный дворец на Большом канале. У знатного рода имелся собственный придел во Фрари. Небывалый успех «Ассунты» еще пуще подзадоривал властного патриция, не терпящего никаких возражений. Он чуть не силой вручил упиравшемуся художнику аванс за будущий обетный образ, и тому волей-неволей пришлось согласиться.
Влиятельный папский легат Аверольди заказал Тициану пятичастный полиптих для церкви Святых Назария и Цельса в Брешии, откуда он был родом. Хотя полиптихи уже вышли из моды, но с монсиньором не поспоришь. Чтобы потянуть время, Тициан решил наведаться в Брешию, тем более что не нужно испрашивать у властей разрешение на поездку, поскольку в ней заинтересован папский легат. Там, на месте, можно будет подумать и о композиции будущей работы. Но поездку пришлось отложить, так как Тициан неожиданно почувствовал головокружение и несколько раз терял сознание. У него началась сильная рвота. Вызванный лекарь поначалу подумал о самой страшной болезни и даже не приблизился к больному, боясь заразиться. Оказавшийся в городе по делам профессор из Падуи определил, что речь идет о сильном желудочном отравлении, и прописал строгую диету. Перепуганная насмерть Чечилия не отходила от Тициана, который очень ослаб и часто бредил. По городу уже пополз слух, что мастер при смерти. Однако молодость взяла свое — через несколько дней он пришел в себя и тут же потребовал подать ему бумагу и карандаши, так как без работы не мыслил существования.
Пока Тициан болел, лежа дома на Ка' Трон, образ Ассунты не покидал его. Вероятно, ему вспомнился заказ Гоцци для францисканского храма в Анконе, и он быстро сделал набросок будущего алтарного образа. Работал полулежа, держа картон перед собой. Рядом постоянно была Чечилия, которая угадывала малейшее его желание. Она была счастлива, ибо сейчас он нуждался только в ней и ее материнской заботе. Зашедший проведать больного друга сенатор Наваджеро поделился с ним последними новостями, в том числе о крупной дипломатической победе Венеции, в результате которой она вновь обрела господство над всей Адриатикой, а важные торговые порты Анкона и Рагуза (нынешний Дубровник) опять оказались под ее эгидой.
Рассказанные сенатором новости окончательно убедили Тициана в правильности разработанного им замысла. Когда он, наконец, объявился в мастерской, то прежде всего приказал подготовить доску по размеру, предложенному заказчиком. Дел было невпроворот, и он не отважился ехать в Анкону, не обговорив предварительно с Гоцци все детали.
Картина предназначалась для семейной часовни заказчика в церкви Сан-Франческо ин Альто, возвышающейся над бухтой Анконы. Соскучившись за время болезни по кистям и краскам, Тициан рьяно взялся за написание «Мадонны с младенцем во славе» (Анкона, Городской музей). Сама идея картины — воспеть славную победу Венеции в борьбе за господство над Адриатикой. Богоматерь с младенцем в окружении трех ликующих ангелов устремляет проникновенный взор с небес на город святого Марка с его узнаваемой колокольней, куполами собора, дворцами и просторной лагуной. В стремлении показать отличие новой работы от «Ассунты» Тициан нашел другую модель для Богоматери, придав ее прекрасному лицу удивительную тонкость, обаяние и внутреннюю умиротворенность, словно выражающую удовлетворение одержанной Венецией победой.
Внизу слева на Богоматерь с младенцем смотрит, высоко подняв голову, святой Франциск, представляющий Анкону. Справа изображены коленопреклоненный заказчик и указующий ему перстом на небо другой святой в митре, пышном епископском облачении и с посохом в руке. Его часто принимают за святого Альвизе, как звали и заказчика Гоцци, но, вероятно, это все же святой Власий, покровитель города Рагузы и купечества, и его присутствие рядом с истово молящимся Гоцци из Рагузы более чем оправдано.51 На фоне облачного неба в золотистых красках заката выступает широколистная смоква, символизирующая надежду на искупление. Отныне триада важных портовых городов на Адриатике будет находиться под божественным покровительством — таков глубинный смысл этого алтарного образа, впервые датированного и подписанного самим автором.
