А если говорить серьезно, в тот момент жизни я вспоминал отца…
Вспоминались мои с ним короткие встречи, его добрая улыбка. Как раз перед самой войной отец с согласия матери взял меня в Москву к себе, в свою новую семью. Отец служил на «Мосфильме» с 1937 года, работал с разными режиссерами, с Эйзенштейном в том числе. На картине «Александр Невский» был администратором, обеспечивал нафталинным льдом съемку эпизода «Битва на Чудском озере». «Лед» вагонами привозили с химического завода — съемка происходила летом, напротив «Мосфильма».
Перед самой войной отца слегка повысили: назначили начальником пошивочного цеха. Фильмов тогда запускалось много, и почти все военные, на современную, но больше на военно-историческую тему. Помню, был уже снят «Суворов», и отец сказал, что в воскресенье 22 июня пойдем с ним на съемку нового фильма «Штурм Измаила». Как раз будут снимать сам штурм, саму крепость, будет очень интересно. От волнения я долго не мог уснуть. Уже видел, как храбрые русские солдаты бегут к стенам крепости, приставляют лестницы к каменным бастионам и бесстрашно карабкаются вверх, а свирепые янычары сбрасывают их со стены.
Только двадцать второго июня, — как пели в песне, —
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война.
Она и началась, и на многом поставила крест. Отец погиб, мать едва успела вытащить меня из Москвы к себе в Казань, куда до войны перевели отчима.
Когда я уволился из армии, мне в руки попала старая записная книжка отца с телефонами С. М. Эйзенштейна и В. И. Пудовкина, Н. А. Крючкова, Л. П. Орловой и Г. В. Александрова, оператора Э. К. Тиссэ. Был там и телефон Михаила Ильича Ромма — нашего будущего учителя. Может быть, тогда, бережно листая эту потрепанную записную книжку, я и решил попробовать поступить во ВГИК.
Готовиться к экзаменам я стал уже на второй день после приезда в Москву. Моя троюродная тетка Маруся активно взялась за мою подготовку — все-таки десятилетку я закончил пять лет назад и многое подзабыл. На третий день я поехал заниматься литературой по адресу: 2-й Щиповский переулок, дом 11-а.
От Таганского метро — одна станция. Вышел из «Павелецкой» на Зацепу, сел в трамвай и сошел на остановке «Жуков проезд». Прошел направо до угла, повернул налево, в 1-й Щиповский переулок, а пройдя немного, вышел ко 2-му Щиповскому переулку. И повернул НАПРАВО, как и было мне сказано. А если бы спутал, то повернул бы НАЛЕВО. Но ведь не повернул, рано мне было поворачивать к дому, который стоял налево, не пришло еще время быть мне в этом доме.
Итак, повернув направо, сразу увидел старый, в три обхвата, тополь. Высокий, покрытый желтой дымкой готовых распуститься почек, он был добрым посланцем давно ушедших времен и тихой гордостью этих замоскворецких мест. А теперь столетний красавец спилен безжалостной пилой по воле администрации, казалось бы, гуманного учреждения — женской клиники. У Тарковского в «Жертвоприношении» за кадром часто возникает неприятный звук циркулярной пилы. Режет он душу героя.
Подойдя к тополю, я быстро вычислил дом своей учительницы, вошел в калитку, и вскоре мы уже составляли план подготовки к экзаменам по литературе и русскому. С этого дня я несколько раз приходил в дом возле тополя со своими сочинениями…
Стремительно надвигался и вот-вот должен был обрушиться на меня вал вступительных экзаменов.
В дни экзаменов даже подходить к дверям института было опасно для здоровья. С каждым шагом учащалось сердцебиение, поднималась температура. И если тебе удалось переступить порог святилища и остаться живым, не вызывая «скорой помощи», гордись своей волей: ты победил первую человеческую слабость — трусость, и ты теперь не один. Сотни молодых людей жаждали попасть во ВГИК, горели желанием стать кинорежиссерами, актерами, операторами. Прославиться. На худой конец, просто вырваться из обыденной жизни. Тут были люди разного сорта: те, кому повезло сразу или не повезло никогда, быстро выдыхавшиеся и упорные, много лет подряд, из года в год сдававшие экзамены во ВГИК, параллельно и в театральные вузы, благо их в Москве немало. Не пройдя по конкурсу в одном году, в следующем они продолжали снова запойно играть в эту лотерею. Обучение было бесплатным, и абитуриент мог жертвовать лишь годами своей жизни, если при этом ему удавалось увернуться от службы в армии, предъявить справку о трудовой деятельности.
Формально все абитуриенты равны в своих правах, сдай только на «отлично» экзамены! И что же, нет никаких предпочтений, ну хотя бы маленьких? Разумеется, есть. Если ты сын известных родителей из мира кино, литературы или партийной номенклатуры — твои шансы намного выше. Если ты ярко талантлив, тоже имеешь шанс. И совсем хорошо, если ты направлен по разнарядке из национальной республики — считай себя уже зачисленным в студенты…
Жарким летом пятьдесят четвертого года Михаил Ильич Ромм набирал режиссерский курс во ВГИКе.
Народу в коридорах очень много. Неизбежная суета, мелькание лиц, лестничных маршей, хлопающих дверей, пропускающих бледных абитуриентов самой разной выделки: и девочек с осиной талией, и видавших виды моряков в полосатых тельняшках, и провинциалов только что с поезда, усталых, но настоящих пассионариев, лидеров, и многоопытных ветеранов экзаменов, штурмующих ВГИК по второму и третьему разу. Не сразу выделился для меня в этой толпе молодой человек в желтом пиджаке с толстой книжкой под мышкой. Пиджак был явно из комиссионки (про комиссионный магазин кто-то уверенно бросил реплику, я-то в комиссионных магазинах не разбирался вообще), красивый и сидел на молодом человеке элегантно. Книга, что была под мышкой, называлась «Война и мир», а владельца книги звали Андрей Тарковский. Парень сильно волновался, хотя всячески старался волнение скрыть. Ожидая вызова экзаменационной комиссии, закрывал глаза, как будто молился. Услышав свою фамилию, резко открыл дверь. Мы, абитуриенты, на минуту замолкли: каждого ждала такая же участь — участь кролика, зачарованного удавом. Только так мы и воспринимали дверь, за которой решалась наша судьба.
Наконец дверь открылась, Андрей вышел с каким-то неопределенным выражением лица, на котором нельзя было прочесть ни победы, ни поражения. Он не кинулся, как многие, в группу поддержки делиться впечатлениями и на вопросы отвечал кратко и невнятно. Потом быстро ушел.
Через три недели, когда на стенде вывесили список принятых, среди других я прочитал фамилию: «Тарковский Андрей».
