Геринг вернулся на свое место и все время, пока зачитывалось обоснование приговоров остальных обвиняемых, сидел неподвижно с отсутствующим выражением лица. Три человека были признаны невиновными: Яльмар Шахт, Франц фон Папен и Ганс Фриче, и, казалось, никто не был более удивлен столь неожиданным избавлением, чем сами оправданные. Все остальные были признаны виновными по одному или более пунктам.
Но они все еще не знали, что их ожидает. После зачитывания вердиктов лорд-судья Лоуренс объявил перерыв на ланч. Приговоры предлагалось огласить после.
В полдень Герман Геринг вновь первым был приведен в зал суда. Он встал за кафедру между двумя солдатами военной полиции и надел наушники. Лорд-судья Лоуренс приступил к оглашению его приговора.
— Герман Вильгельм Геринг, — начал он и вдруг заметил, что Геринг вертит в руках наушники, показывая, что они плохо работают. Пока радиотехники устраняли неисправность, зал ждал в тяжелой тишине, а обвиняемый и судья пристально смотрели друг на друга.
— Герман Вильгельм Геринг, — продолжил лорд-судья Лоуренс, — на основании пунктов обвинительного акта, по которым вы были признаны виновным, Международный военный трибунал приговаривает вас к смерти через повешение.
Чуть помедлив, Геринг стянул наушники, уронил их на крышку кафедры, повернулся и, не сказав ни слова, покинул зал.
Обязанностью тюремного психолога доктора Гилберта было поговорить с каждым заключенным после того, как тот услышит свой приговор, и он встретил вернувшегося в свою камеру Геринга.
«Его лицо было бледным и неподвижным, глаза широко раскрыты, — записал он позднее в дневник. — „Смерть!“ — выдохнул он, падая на койку и протягивая руку к книге. Его рука дрожала, несмотря на все усилия казаться спокойным. Глаза были влажными, и он часто и тяжело дышал, пытаясь справиться с эмоциональным потрясением. Дрогнувшим голосом он попросил меня оставить его на некоторое время одного».
На следующий день Герман Геринг написал в Международный военный трибунал официальную просьбу, чтобы как офицера германских вооруженных сил его казнили не через повешение, а через расстрел.
— По крайней мере, я был бы избавлен от позора петли, — сказал он Гилберту. — Я солдат. Я был солдатом всю свою жизнь, всегда был готов умереть от пули другого солдата. Почему бы расстрельной команде неприятельских солдат не покончить со мной теперь? Неужели я прошу так много?
Оказалось, что много. Его просьба была отклонена.
Теперь оставалось только одно: ждать палача…
Где начинается путь, что ведет в Нюрнберг? Что за человек был Геринг? Ответить на эти вопросы непросто. Для этого надо познакомиться с историей жизни этого человека, с воспоминаниями родных, друзей и других лично знавших его людей, и это позволит составить впечатление о его достоинствах и недостатках, врожденных и благоприобретенных, а также понять обстоятельства, события и поступки отдельных людей, оказавших влияние на Германа Геринга.
Его история, можно сказать, началась неподалеку от городка Розенхайм, стоящего километрах в шестидесяти к югу от Мюнхена на железнодорожной линии, идущей в Австрию, в Зальцбург, в бальнеологической здравнице Мариенбад. Эта здравница находилась в ведении доктора и сестры-хозяйки, уроженцев Австрии, которые прежде работали на судетских курортах с минеральными водами в Карлсбаде, Франценсбаде и Мариенбаде, и теперь, благодаря их квалифицированному уходу, это оздоровительное учреждение приобрело такую широкую известность, что желающие восстановить силы после излечения от различных недугов и депрессии съезжались сюда со всей Германии и Австро-Венгрии.
Санаторий стоял в окружении деревьев на холме, откуда был виден город, а из его окон и с террас открывалась восхитительная панорама на Южную Баварию, на покрытые снегом горные вершины Оберзальцберга и Австрийских Альп. Санаторий изначально предназначался для пациентов со слабыми легкими и разного рода выздоравливающих, но в связи с тем, что это было последнее десятилетие девятнадцатого века — время в истории страны, когда все добрые немцы были озабочены принесением фатерланду потомства, — а также поскольку это был весьма плодовитый регион, директор пригласил еще двух акушерок и открыл родильную секцию.
Сюда в начале января 1893 года и приехала фрау Франциска Геринг, чтобы родить своего четвертого ребенка.
Двадцатисемилетняя Фанни Геринг была широкоплечей полногрудой блондинкой, чье миловидное крестьянское лицо (она происходила из баварско-австрийской семьи землепашцев) совершенно преображали удивительной красоты ярко-синие глаза. Именно глазами она захватила и сумела удержать подле себя человека, который теперь был ее мужем, когда он первый раз встретил ее восемь лет назад. Генрих Эрнст Геринг был крупным чиновником германской консульской службы, сорока пяти лет, который недавно овдовел и остался один с пятью детьми на руках. Ему предстояло в ближайшее время отправиться на несколько месяцев в новую германскую колонию в Юго-Западной Африке, и он нуждался в жене, которая могла бы не только справляться с нелегкой жизнью первых поселенцев, ожидавшей их в Виндхуке, но и заботиться о его детях. Молодая, веселая девятнадцатилетняя Фанни Тифенбрунн обещала стать для них любящей матерью и не бояться трудностей жизни в чужой, суровой стране. Будущий муж прочитал в ее восхитительных синих глазах, что и он сам ни в коей мере не будет страдать он недостатка любви.
Вскоре было получено согласие ее родителей, и весной 1885 года пара отбыла в Лондон, где Генрих Геринг прошел ускоренный курс ведения дел колониальной администрации. В Лондоне же они и поженились, и, когда прибыли в Африку, где канцлер Бисмарк назначил Генриха новым министр-резидентом в Виндхуке, Фанни была уже беременна. Несмотря на ее здоровье и крепкое телосложение, первые роды обещали быть трудными. Условия жизни в новой германской колонии в самом деле были тяжелыми: воды мало, ужасающая жара и пыль, а местные немцы не питали особенно дружеских чувств к членам семьи чиновника из Берлина. Вполне вероятно, что Фанни умерла бы или стала на всю жизнь калекой, если бы не вмешательство молодого немецкого врача, который приехал к ним в дом и взял ее под наблюдение. Вскоре он принял первенца Фанни, Карла, огласившего мир своим криком, после чего занялся измученной болью и лишенной сил молодой матерью и не покидал дома до тех пор, пока не увидел, что веки над синими глазами сомкнулись и она погрузилась в спасительный сон.
Доктора, полного, темноволосого берлинца с аккуратно подстриженными короткими усиками над чувственным пухлым ртом, звали риттер Герман фон Эпенштейн, причем дворянский титул «риттер» (что значит «рыцарь») вместе с приставкой «фон» он получил от кайзера Вильгельма лишь несколько лет назад. Вскоре он стал близким другом семьи Герингов, возымев на них сильное влияние. Ко времени, когда Фанни достаточно оправилась, чтобы вставать с кровати, она уже испытывала к нему расположение: он пришел к ней в трудный час, спас ей жизнь, и она чувствовала себя навечно ему благодарной, решив отплатить добром. Так она впоследствии и сделала.
