И еще я вспоминаю ту уже не существующую, людную, кипящую бодростью «Красную Пресню» всякий раз, когда вижу наши прекрасные стадионы пустующими, куда не пускают мальчишек. Мне это непонятно.
Предполагаю, что в нашей среде немало молодых людей иронически относятся к прошлому. Они с апломбом и почему-то со множеством иностранных слов распинаются о том, что футбол и в мировом масштабе и у нас в стране во всех отношениях преобразился не раньше, чем вчера, и что все знания принадлежат им, они — вершители прогресса и чуть ли не с них все и началось.
Что тут скажешь? Изменения в самом деле разительные. Но наивно думать, что все они свершились в последние годы. Они происходили постепенно, на всем протяжении истории советского футбола. Смею думать, что мне это особенно хорошо заметно.
„ футбол наш получил едва ли не все, о чем можно мечтать. Грандиозные стадионы, учебные базы, оснащенные по последнему слову спортивной науки, сеть детских школ, раскинувшуюся по просторам страны, сотрудничество ученых и врачей, участие во всех международных соревнованиях, поддержка со стороны партийных, советских, профсоюзных, комсомольских организаций. Футбол наш снаряжен, обеспечен, окружен заботой, обласкан. Миллионы людей посещают стадионы, а уж сколько их собирается возле телевизоров, кажется, точно не знает никто. Я побывал на стадионах многих стран и готов утверждать, что нигде не встречал такой благожелательной, справедливой, терпеливо ждущей лучших дней публики, как у нас.
Еще двадцать с лишним лет назад я имел формальное право стать пенсионером, устраниться от футбольных дел. Если бы это произошло, сейчас я, по всей вероятности, выглядел бы ворчуном, повернутым в прошлое, и мои доводы, основанные на сравнениях, казались бы читателям, особенно молодым, наивными. Но я работаю, клуб — из числа ведущих, поставляет игроков в сборную СССР.
Само собой разумеется, кое-что из опыта двадцатых и тридцатых годов устарело. Я, например, застал времена, когда в командах не было тренеров и всем и всеми заправлял капитан. Сейчас это невозможно представить. Мне 23 года, я правый крайний нападения, мне в радость играть, забивать голы, и тут вдруг меня выбирают капитаном. Прежний, Иван Артемьев, перешел в «Динамо», полагалось бы — по авторитету — принять капитанство нашему знаменитому форварду Павлу Канунникову, а он ни в какую. Следующая кандидатура моя. А мы, надо не забывать, все работали, я заведовал финансовым отделом московского представительства Нижегородского губселькредитсоюза.
Обязанность забивать голы за мной осталась. Ни тренировок, ни матчей, я, естественно, не пропускал. А как капитан я отныне должен был представительствовать в райкоме комсомола и в райисполкоме, вникать в нужды членов команды, хлопотать, чтобы их с работы отпускали на тренировки, вникать в семейные неурядицы, изыскивать способы помочь в случае материальных затруднений. А самое деликатное дело — определять состав на матч. Все мы товарищи, на поле равны, сражаемся, выигрываем и проигрываем, общие радости и огорчения. Я же — один из них — во многом влияю, кому сегодня выходить, а кому в запас. В один миг все всплывает — честолюбие, обидчивость. Что могло выручить капитана? Только справедливость.
Позже капитанские обязанности перешли ко мне в сборных Москвы и СССР. Тут еще хлестче. Все «звезды», каждый — представительная фигура и единственно, чего хотят — чести быть в составе, честь была главной наградой. Прибавьте еще, что между москвичами и ленинградцами велось ревнивое соперничество: кого больше окажется в сборной. А я составляю список и везу его утверждать в совет физкультуры.
Что и говорить, по нынешним временам — несуразное дело, чтобы на одного из игроков взваливать такую ответственность.
Должен все же заметить, что выборные капитаны были авторитетами, им повиновались, ошибается тот, кто вообразит, что при том «способе правления» царила анархия. Нет, и дисциплина была и играли от души, сил не жалея, все на ходу решая на поле, во время игры, не дожидаясь подсказок во время перерыва.
Но главное, что мне хотелось бы сказать в связи с этим воспоминанием, заключается в том, что опыт, приобретенный на заре советского футбола, ценен и полезен мне до сегодняшнего дня. Как бы внешне ни менялся облик футбола, внутренняя его жизнь во многом остается неизменной. По-прежнему в футбол играют люди. И я знаю: чем ярче футбольная индивидуальность, тем труднее, сложнее человеческий характер. Умение повлиять на него остается вечно актуальным. Примем во внимание и то, что сложные характеры проявляются в пороховых условиях борьбы, конкуренции, неизбежных поражений, когда вырываются наружу эмоции. Капитан ли раньше, начальник команды и старший тренер сегодня одинаково должны уметь управлять отношениями, чувствами, ни на минуту не забывая, что имеют дело с живыми людьми, а не с безликими пронумерованными фигурками.
На посту начальника команды я нахожусь с конца 1954 года. Думаю, такого стажа нет больше ни у кого. Точнее будет сказать, что в большинстве команд начальники меняются еще чаще, чем тренеры, и уходят,не оставив ровно никакой о себе памяти. Словно их и не было. Говорю об этом не только с огорчением, а и с тревогой.
Так в чем же загадка моего стажа? Вопрос чрезвычайно серьезен, имеет значение для всего нашего футбола, поэтому попытаюсь на него ответить, опираясь на свой опыт.
Во-первых, да будет мне позволено сказать, что я почти досконально знаю футбол. Почти — это не дань приличию или скромности, а знак моего уважения к футбольному занятию, которое, как его ни постигай, то и дело подкидывает небывалые ситуации, конфликты, перед которыми сначала становишься в тупик, а потом, хочешь не
хочешь, ищешь выход. Так сложилась жизнь, что футбольную Волгу мне пришлось пройти от Валдая до Каспия. И не на теплоходе, а по-бурлацки, с бечевой.
Во-вторых, и тут опять приходится сказать, что так сложилась жизнь, мне смолоду довелось включиться в деятельность организаторского, административного плана и вести ее по сей день. Не знаю, может быть были у меня для нее какие-то данные, но более всего учила и закаляла сама работа. Я имел честь быть одним из создателей общества «Спартак» и одним из его руководителей, оставаясь игроком.
Иногда меня спрашивают, а не утомительна ли, не приелась ли такая, по сути дела, непрерывная, бесконечная служба? Наверное, утомительна. Но она вошла в плоть и кровь, я ее не мыслю как нагрузку, она для меня привычка — вторая натура. Футбол, начавшись с увлечения, стал даже не профессией, а чем-то большим: чуть-ли не смыслом жизни. Поэтому, наверное, никакая организаторская, хозяйственная работа мне никогда не в тягость. Наоборот, она позволяет считать себя человеком небесполезным.
