Фрейд чувствовал себя этой весной не слишком уверенно. У него уменьшилось желание работать обычным врачом, но деньги были тем не менее нужны. А у него уже появлялись идеи, над которыми вскоре начнут смеяться жестокие венские коллеги. За несколько дней до отъезда семейства в «Бельвю» он признался другу, берлинскому врачу Вильгельму Флису, что «такой человек, как я», не может жить без всепоглощающей страсти. Он утверждал, что нашел эту страсть в психологии. Изучение «мыслительных функций», сказал он, нормальных и аномальных, превратилось для него в вечного тирана.
Похоже, эта страсть не подпитывалась никакими особыми внешними обстоятельствами. Ее растил в себе сам Фрейд, как и все, что с нею связано: поиск мельчайших подробностей о том, как работает человеческий разум и как можно лечить его расстройства. Клинический материал доктора Фрейда был невелик. Он состоял из разрозненных случаев невротических венцев среднего класса, которыми он занимался в течение девяти лет. Именно такие клиенты давали основную работу подобным врачебным практикам. Их проблемы были достаточно реальны, но лечение проводилось наугад.
Настоящих умалишенных обычные врачи не лечили. Состоятельные душевнобольные оказывались в частных клиниках, а бедные – в неприглядных больничных палатах. Считалось, что они наследовали «дурную кровь» от родителей, и о них благополучно забывали. Невротики, «легкораненые» психиатрии, чаще подвергались лечению, потому что были «более нормальны». К ним относились люди, страдающие от приступов страха и фобий – те, кто боится лошадей или темноты, считает себя неполноценным, страдает от необъяснимого несварения желудка, болей в спине и слабости ног. Для них не существовало конкретного диагноза, кроме малопонятного популярного слова «неврастения» или, в тяжелых случаях, «истерия». Это заболевание тоже было не очень понятно медицине. В девятнадцатом веке оно встречалось часто, особенно среди женщин среднего класса, и многое связывают его с образом жизни, который они вели.
Транквилизаторов или антидепрессантов не было. Для большинства врачей пациенты с «больными нервами» почти не относились к настоящей медицине, хотя, что немаловажно, приносили неплохой доход. Фрейд тоже брал с них деньги, но обращал внимание и на то, что они ему говорили. Наблюдения вызвали в нем интерес к личностям пациентов, которые были «не в себе». Природа человеческого сознания была предметом многих философских дебатов в девятнадцатом столетии. К тому времени когда Фрейд начал работать, у психологов и психиатров появилась профессиональная заинтересованность в этом вопросе; многие были уверены в существовании подсознательной, или бессознательной, части мозга. Почти все люди принимали идею о делимости сознания как должное. Когда Томас Харди написал в книге «Возвращение на родину», что «людей что-то уводит от выполнения намерений даже тогда, когда они их выполняют», он выразил прописную истину, известную его читателям викторианской эпохи, 1878 года. Что же сделал Фрейд? Он воспользовался этим развивающимся понятием о существовании некоего сознания внутри сознания и с помощью интуиции и наблюдений стал создавать всеобъемлющую систему, построенную на исследовании невротиков, но призванную объяснить человеческое поведение в целом.
Задача оказалась не из легких. Нужно было разобраться хотя бы со своим собственным разумом, который представлял собой всего лишь часть общей тайны. «Внутреннее восприятие нельзя считать 'доказательством'», – писал он своему другу Флису. Ему часто бывало не по себе. Впрочем, это его не останавливало.
Его заявления не становились более правдоподобными от убеждения, что это «второе я» в основном сосредоточено на сексе. Первая книга Фрейда, «Этюды по истерии», написанная вместе со старшим коллегой, имя которого стояло на титульном листе первым, была опубликована в том же месяце, в мае 1895 года, и содержала странное примечание курсивом: «Истерики в основном страдают от воспоминаний». (Одной из пациенток, описанных в книге, стала Катарина, та девушка с горы.) Размышления Фрейда о природе этих воспоминаний не были выражены в этой книге достаточно четко, но, очевидно, он уже тогда считал, что они связаны с сексуальными вопросами.
Секс, с его точки зрения, занимал основное место и в менее серьезных психических расстройствах, таких как неврастения, при которой люди «имели проблемы с нервами». Либо рассказы пациентов, либо собственные идеи – Фрейд намекал на первое, факты же говорят о втором – приводят его к осуждению мастурбации и использования презервативов и утверждению, что это опасно, портит людям нервы и расстраивает их рассудок. Врачи и священники часто осуждали все, что делало из секса не обязанность, а удовольствие. Фрейд не считал (а если и считал, то не выражал этого открыто) подобные вещи аморальными. Он просто утверждал, что они вредны и вызывают неврастению. Поскольку в Вене было достаточно много процветающих горожан среднего класса, которые страдали от нервных расстройств и делали в прошлом массу запретных вещей, этот вывод можно было применить к очень многим пациентам. Но не стоит утверждать, что Фрейд – это врач, изобретающий лечение на пустом месте. Он верил, что у него в руках истинный ответ, ключ ко всем загадкам.
Этот вопрос интересовал его и с личной стороны. Сам он был отцом пятерых, уже почти шестерых детей, а его жена страдала от постоянных беременностей. Это наводило его на мрачные мысли о контрацепции. Вспышки оптимизма (он «дико и нетерпеливо» ждал прихода весны, как он писал берлинскому другу в апреле) чередовались с приступами уныния. Неровный пульс и жжение в груди сделали из него ипохондрика. Он принимал кокаин и много курил. Ему было тридцать девять, а он был уверен, что умрет в пятьдесят один, потому что эта дата имела для него некое таинственное значение. Фрейд понимал, что сам страдает от невроза.
«Бельвю» летом позволяло ему отдохнуть от города. Городская пыль не достигала этих лугов и садов. Северо-восточный ветер приносил с собой слабые звуки музыки – это по четвергам и воскресеньям играл военный оркестр в гостинице «Каленберг». Кроме этого, едва ли что-то нарушало покой в имении. На тех, кто сворачивал в их сторону с Химмельштрассе без разрешения, громко кричал в рупор господин Шлаг.
В июле Фрейд бывал там чаще. В перерывах между прогулками и сбором ягод он размышлял об историях о сексуальных впечатлениях детства, услышанных от пациентов (или угаданных в их разговорах). Его беспокоило и другое. Во время предыдущей беременности у его жены появились тромбы в венах ног, и Фрейд боялся повторения. По сегодняшним меркам, это была все еще молодая женщина, которой 26 июля исполнялось тридцать четыре года. В «Бельвю» по этому поводу устраивали праздник. 23 июля один друг и молодой коллега Фрейда, Оскар Рие, навестил их и заметил, что одна из пациенток Фрейда, Ирма, не получает правильного лечения.
