«Высокоуважаемый господин!
…Я представляю глазам Вашего великодушия в расчленении вши всемогущество руки господней. Вы с изумлением увидите чудо, познаете в маленькой точке мудрость всевышнего… Здесь Вы найдете в одной линии, в одних чертах все строение наиболее искусно созданного в природе животного, как бы воплощенного в одну краткую идею…»
Ученые девятнадцатого века, чтобы точнее представить себе органы насекомых, зарисовывали их и поручали гравировать эти рисунки. Подозревая неточность в исполнении мастеров, некоторые научались граверному искусству.
К этому забытому методу анатомирования вернулся Павловский. Он не отказывается от микротома и строение тканей будет изучать при помощи срезов. И законсервированные насекомые полезны для работы исследователя, но опыт подсказывает ему, что законы природы следует искать в естественной природе, ее тайны сокрыты в самой жизни.
Он анатомирует насекомое, как крупное животное, не делает разницы в приемах процедуры. Одной иголкой прикрепляет верхнюю часть тела, а другой – нижнюю, отдельно извлекает желудок, кишечник и железы, выделяющие слюну. Не легкое дело отделить кожу вши, манипулировать хоботком или сердцем блохи, не нарушая их покрова. Зато какие возможности за этим лежат! Он мечтает о книге «Анатомия насекомых», чтобы грядущие поколения энтомологов, физиологов, биохимиков и медиков черпали из нее идеи по сравнительной анатомии…
Увлечение молодого зоолога многим пришлось не по вкусу. Возвращаться к отжившим формам исследования – и где? – в Военной академии медицинских наук!
– Отказываясь от современной методики, – предупредил его маститый ученый, – вы рискуете оказаться в шестнадцатом веке.
– Что ж, это будет в порядке вещей, – не смутился молодой зоолог. – Говорят, что медицина – змея, кусающая свой собственный хвост; после ряда веков неустанного труда, большой затраты усердия и учености она часто возвращается туда, где была уже столетия и тысячелетия назад. Я, как видите, усердно следую традиции.
– Все это так, – уступали ему, – но существует ведь известная последовательность идей. Пройденная стадия не возвращается.
– Возвращается, – уверенно возражал он, – но на более высокой ступени. В конце пятнадцатого века врачи останавливали кровь таким сомнительным средством, как свиной и ослиный помет, смешанный с золой. И это творилось спустя две тысячи лет после Гиппократа, величайшего врача древней Греции, предугадавшего основные принципы антисептики, и двенадцать веков после Галена, который останавливал кровь, перевязывая кровоточащие сосуды.
– Выходит, что отступления, как вы это сами признаете, не всегда полезны человечеству.
– Смотря по тому, – не сдавался молодой энтузиаст, – что считать полезным и вредным. Греки, современники Александра Македонского, были признательны ему за его успешный поход против персов. Современные греки могут единственно быть ему благодарны за то, что он перенес на их родину турецкие бобы и огурцы, неизвестные в Греции.
Раз ухватившись за старый метод исследования, Павловский уже не разлучался с ним. Каких только идей не навеял он молодому ученому. Вот мелькнула у него мысль, на первый взгляд несуразная, – исследовать моль, которая питается шубным мехом и шерстью, и гусеницу пчелиной моли, живущую в ульях пчел и питающуюся воском. Разве не любопытно, как умудряются они из такого скудного вещества извлекать все необходимое для питания? Некоторые жуки и клещи довольствуются распадающимися костями, остатками хрящей разложившихся трупов. Гусеница-древоточица вгрызается в древесину и удовлетворяется ее грубой клетчаткой. Своими пищеварительными соками она делает то же, что и мы в лаборатории, действуя на дерево серной кислотой. Разве не интересно установить, как удается насекомым превращать древесину, шерсть или воск в ткани и жиры? Нельзя ли изучить их ферменты, овладеть тайной этих процессов? И труда тут понадобится немного: дать биохимику десяток желудков и слюнных желез насекомых, самому потрудиться – и природа секретов, возможно, будет раскрыта. Почему бы в самом деле не попытаться?
У молодого исследователя множество планов, головокружительных предположений. Организм пчелиной моли действует убийственно на коховскую палочку, искусственно введенную в нее. Кто поручится, что тут не кроется тайна победы над туберкулезом? Пчела, как известно, не испражняется в продолжение зимнего времени. Изучая с биохимиком ферменты ее пищеварительного тракта, Павловский убедился, что действия их зимой, когда организму угрожают размножившиеся кишечные микробы, отличаются новыми защитными свойствами. Кто знает, сколько пользы может принести человеку эта естественная антисептика, будучи открытой и изученной до конца!…
Недавно еще мечтавший создать анатомию насекомых, молодой зоолог ухватывается за новую идею: разработать с биохимиком физиологию пищеварения насекомых – исследовать процессы, текущие в живом организме. Практическая мысль уводит Павловского в сторону от недавнего увлечения африканскими скорпионами и ядовитыми рыбами – к микробиологии и медицине.
Его деятельность многообразна. Ему приносят клещей, переносчиков различных болезней, чтобы решить, несут ли они в себе заразное начало, благополучен ли район по инфекции. Задача решается сравнительно легко: он извлекает из насекомых желудки и слюнные железы и вводит этот материал подопытным животным под кожу. Дальнейшее покажет, заболеют ли животные и какие именно из них: те ли, которым привили растертый желудок, или те, которым ввели слюнную железу. Сразу же выяснится, заражены ли насекомые и где именно, какие сидят в них микробы. Можно это решить и по-иному: ввести под кожу целиком растертых клещей, как практикуется вообще, – но зачем затемнять картину болезни причинами постороннего свойства? Мало ли какие бактерии могут случайно гнездиться в клеще, которых кровосос передать не способен.
Замечательный метод анатомии насекомых, способствовавший раскрытию химических процессов, текущих в организме, оказался полезным и для микробиологии.
Общеизвестно, что чумная блоха, вследствие закупорки у нее поджелудка размножившимися микробами, срыгивает при повторном сосании крови, заражая таким путем человека чумой. По этому признаку различают зараженную блоху от здоровой. В сомнительных случаях впрыскивают подопытному животному растертую блоху и выжидают результатов прививки. Ответ задерживается, тогда как ждать иной раз невозможно. Для массовой же проверки, когда надобно исследовать тысячи блох, метод вовсе оказывается непригодным. Старый способ препарирования творит в руках молодого паразитолога чудеса. За полторы-две минуты Павловский извлекает желудок блохи, и под микроскопом выясняется окраска его; беловатый оттенок всегда означает присутствие чумных бацилл в насекомом.
