Я отказался от своей службы в апреле 1928 года и поступил инспектором по аэропланам и моторам во вновь основанный воздухоплавательный отдел министерства торговли. В короткий срок я вошел в курс моих новых обязанностей, а затем был назначен пилотировать самолет министра торговли Мак Крекена при его большом перелете по стране. После этого мне было поручено заведование городским районом, и постоянным моим местопребыванием сделался Рузвельтовский аэродром.
Я нашел эту должность мало подходящей. У меня не было помощника, а я был так завален работой, что едва ли справился бы с ней и при наличии двух помощников. Кроме того, слишком много приходилось заниматься канцелярщиной и слишком мало летать. Поэтому, через шесть месяцев, получив прибавку к жалованью и похвальный отзыв, я ушел из министерства торговли и стал работать в летном отделе компании Кертис. Я нашел эту работу гораздо более подходящей, так как она заключалась почти исключительно в полетах.
Моя работа вскоре привлекла внимание дирекции компании. Мне предложили место главного летчика-испытателя, на которое я и зачислился в ноябре 1928 года.
Я работал у этой компании шесть месяцев, главным образом на военных самолетах. Когда я собрался уходить на лучшую работу, меня просили остаться.
Затем почти год я был вице-президентом небольшой авиационной компании. Дела компании шли неважно. Кризис был в полном разгаре. Я был не согласен с политикой, проводимой компанией, и в начале 1930 года ушел из нее.
После моего ухода с поста вице-президента авиационной компании я работал частным летчиком у богачей — владельцев самолетов. От одной работы до другой у меня бывали большие периоды безработицы.
С тех пор как я оставил армию, я продолжал читать и думать о социальных проблемах. В Нью-Йорке я заинтересовался радикальной печатью. Начал читать Уолтера Дюранти[2] в «Таймсе». Читал книги о России. Я противился идее коммунизма, но, шаг за шагом (я упорно не сдавался!), ясная логика коммунизма сломала мое внутреннее сопротивление. Я вынужден был сознаться самому себе в том, что только большевики обладают полным и верным ответом на загадки мира, в котором я живу.
Я стал считать себя коммунистом. Мои буржуазные друзья, — а они были у меня и в самых привилегированных кругах и среди мелкоты, — думали, что я свихнулся. Я, с своей стороны, считал, что они не правы, и спорил до хрипоты, стараясь убедить их. Я стал настоящим салонным «розовым». Прошло несколько лет, прежде чем я понял, как бесплодны и смешны мои попытки пропагандировать коммунизм среди буржуазии. На это потребовалось много времени, потому что я недооценивал классовой основы своих убеждений. Благодаря особым обстоятельствам я был оторван от своего класса и общался с людьми чуждого класса. Пролетарий по рождению и воспитанию, я был среди них, как рыба без воды, но долгое время не понимал этого. Но по мере того, как я стал понимать это, передо мной снова становился вопрос: что делать?
Я долго размышлял на эту тему. Я уже отрешился от романтического взгляда, что мне надо ехать в Россию, — возможность, которая меня очень привлекала. Я чувствовал, что это будет своего рода бегством. Мне пришла в голову мысль — вступить в партию, но я не знал, как это сделать, не знал, примут ли меня. Кроме того, я не очень ясно представлял себе, какую именно пользу я мог бы принести партии. Между тем, я уже женился, начал обзаводиться потомством и был довольно сильно поглощен устройством своих личных дел.
В конце концов, я пришел к выводу, что вместо того, чтобы ехать в Россию, я мог бы сделать что-нибудь для революционного движения там, где находился, то есть в авиации. Но что именно, я не знал. Я подумал, что в партии, несомненно, есть люди, которые это знают. Если вы хотите построить дом — идите к архитектору. Если хотите построить самолет — обратитесь к авиа-конструктору. Если хотите создать революционную организацию — идите к революционному вождю. Из «Дейли уоркер»[3] я узнал адрес комитета и отправился туда.
Когда я пришел туда, я почувствовал себя несколько смешным и смущенным. Мне показалось, что мне не доверяют. Это обеспокоило меня, правда, не настолько, чтобы остановить, так как я был искренен, — но это меня озадачило.
Вскоре мне попалась на глаза четырехстраничная, размноженная на мимеографе, газета клуба учеников летных школ. Я начал просматривать ее и вдруг весь насторожился. Газета выражала все то, что я чувствовал! Я думал, что я — исключение, что кроме меня никто в наших рядах не разделяет моих взглядов по экономическим, социальным и политическим вопросам. А газета показывала, что я был не совсем одинок. Это меня чрезвычайно обрадовало. Я записал название газеты и название клуба, ее выпускающего; с горячностью расспрашивал окружающих: что это за клуб, где он находится, кто в него входит? Я узнал немного, но мне сообщили адрес клуба и указали место, где происходят его собрания. Я пошел на собрание и вступил в члены клуба.
Из нашей организации выросла другая, с более широкими задачами, более приспособленная к тому, чтобы защищать интересы всех работников авиации. Я стал активным членом этой, еще небольшой, организации.
Слухи о том, что я стал одним из организаторов группы, дошли до моего хозяина. Эта и еще другие причины послужили поводом для моего увольнения — я работал частным пилотом у одного очень богатого человека.
После того как я был уволен за революционную деятельность, я научился осторожности, которая, как кто-то давно сказал, есть лучшая часть мужества. Я не потерял мужества, продолжая работать в «крамольной» организации. Но у меня была жена и двое маленьких детей, которых нужно было обеспечить, а я оказался без работы. Я узнал теперь и некоторые другие вещи, понял их всем своим существом, а не одним только рассудком, как это было раньше. Понял я и классовую основу моих убеждений. Я начал наводить справки и убедился, что среди летчиков, имеющих образование и опыт, равные моим, я — единственный выходец из пролетарской среды. Все остальные летчики, которых я знал, а также большинство механиков происходили из среднего класса. Отсюда понятно, почему я видел вещи иначе.
Передо мной стал вопрос особого рода. Безработица свирепствовала в моей отрасли, как и во всех других. В поисках работы я узнал, что китайское правительство нуждается в летчиках. Я представил свои рекомендации видному китайскому военному в США. Он ответил, что мой опыт делает меня чрезвычайно ценным работником и что он немедленно приведет в движение все рычаги, чтобы получить для меня работу. Китай усиленно строит национальный воздушный флот. Я могу быть использован как эксперт в их летных школах и на заводах. Но я чувствовал себя коммунистом. Быть может, китайский националистический воздушный флот, в создании которого я приму участие, будет использован в борьбе с китайскими советами? Или в войне против СССР? Что, если кой-какие имеющиеся у меня надежды на получение работы не сбудутся? Ехать ли мне? А если я поеду, то какую роль мне там играть… Какие опасности мне предстоят там? Может быть, я буду более полезен сейчас тут, когда наши усилия создать организацию уже начинают давать результаты? Такие вопросы осаждали меня.
