В это время из кухни вышел повар, неся термосы, наполненные кофе и какао. Под мышкой он тащил полушубок для Вали. Поставив термосы на салазки, сказал:
- Ты где же, канареечка? На аэродроме ждут горячий завтрак.
Но Валя, забыв про свои обязанности, бежала налегке к аэродрому. За поворотом дороги перед ней открылось лесное озеро, все испещренное следами лыж.
Бойцы стартовой команды затаскивали в гнездо самолет ее брата. Она чуть не закричала "ура" от радости. Вдруг ноги ее подкосились, и она села прямо в снег. Навстречу санитары тащили носилки. В них лежал кто-то, накрытый с головой меховым одеялом. Бледная Вера Ивановна шла рядом.
"Саша?" - пронеслось в мозгу.
Но в это время сам Сашка, живой и задорный, подскочил к ней, лохматый, как медвежонок, в своих великоватых унтах и меховом комбинезоне. И, не стесняясь людей, обнял ее.
- А кто же это? - спросила Валя, не в силах оторвать глаз от носилок.
- Да Суханов же, раненый, - крикнул ей, как глухой, в ухо ее брат, и как мы прилетели вдвоем, чудо! Я на коленях у него сидел, как маленький... Ты понимаешь...
Не дослушав его сбивчивых слов, Валя подбежала к раненому и откинула с его лица одеяло.
- Жора, это я, Валя... Тебе трудно? Ты сильно ранен?
- Да... шальная пуля... Иду на вынужденную посадку, - попытался улыбнуться Суханов. - На вот тебе на память... - Он разжал руку, и из нее выпала кривая поцарапанная пуля, подбившая самолет.
- Валя, он тяжело ранен, не беспокой его, - отвела девушку Вера Ивановна. - Пошли, - скомандовала она бойцам.
Носилки тронулись.
Брат обнял Валю за плечи. Они стояли и смотрели вслед удалявшемуся Суханову, сдерживаясь, чтобы не заплакать. И Горюнов сказал сестре:
- У каждого летчика есть свой ангел-хранитель, его верный моторист... У меня - Суханов. Железный ангел!
НОВАЯ СЕВЕРНАЯ САГА
Северная весна была в полном разгаре. Порывистый ветер нес океану дыхание оттаявшей Балтики. Подгоняемые его порывами, появились первые кучевые облака. Они плыли по небу, высокие и белоснежные, как величавые парусники, давно исчезнувшие из морского обихода. Обгоняя облака, летели на север крикливые гуси, трубными голосами перекликались лебеди, почти невидимые в вышине. На бреющем полете проносились чирки, нырки и прочая утиная мелочь.
Все вокруг оживало, шумело и пело - птицы, вода и звери. Горные потоки ревели, как олени, вызывающие друг друга на бой из-за любви. Даже мертвые доски аэродромного настила, набухнув вешней водой, стали эластичны и пели на разные лады, как живые, прогибаясь под ногами летчиков. Под колесами самолетов деревянный аэродром - чудо северных плотников - издавал аккорды, самолеты катились на взлет и посадку, как по клавишам.
По ночам к аэродрому подбегали осмелевшие олени, на зажженные фары машин сыпались с неба разные необыкновенные птицы.
И в эту бурную весну над гранитными горами и глубокими ущельями, заполненными фиолетовым снегом, состоялась воздушная битва, достойная суровой и величавой северной саги о гибели богатырей. Как в сказочной фантазии, за облаками, в горных высотах, невидимая простому глазу, происходила злая сеча закованных в современную броню рыцарей.
Пулеметные и пушечные очереди сверкали и скрежетали, словно мечи, высекающие огонь при страшных ударах о панцири и кольчуги.
Поверженные тяжело падали вниз. На металлических обломках сверкали звезды, кресты, фигуры птиц и зверей, как старинные гербы.
Один самолет ушел глубоко под снег и успокоился на пятиметровой глубине. Лицо героя было совершенно цело, и на губах застыла улыбка. Хищный горностай не мог добраться до его закрытых глаз и долго царапал черными коготками непроницаемое и прозрачное забрало, колпак из плексигласа.
Это был лейтенант Шимко. Он лежал не тронутый тлением в своем прозрачном гробу, пока его не откопали из-под снега товарищи и не похоронили в высокой могиле, насыпанной из камней поверх гранитной скалы.
Иные сваливались с неба на землю объятые черным дымом и пламенем, как поверженные демоны. От иных самолетов отрывались парашютисты и парили, словно отделившаяся от тела душа.
Две такие души, упав на землю, пошли друг к другу, продолжая яростную вражду и после смерти своих машин. Они резались ножами и боролись до тех пор в глубоком и рыхлом снегу, пока один не победил другого.
Это был капитан Запрягаев, настигший своего врага сначала на самолете, затем пешком.
Одного парашютиста нагнал самолет с красными звездами и срезал ему стропы ударом крыла. Белый купол взметнулся вверх, а черный карлик закувыркался вниз, нелепо дрыгая конечностями, как сорвавшийся с паутины паук.
Выходя из пике, погубивший его самолет издал гамму звуков, раскатившуюся над горами, как громкий хохот.
Самолеты с красными звездами гоняли и били стаю желтоносых и желтокрылых самолетов до тех пор, пока они не исчезли с неба.
И в чистом весеннем эфире звучали русские крики:
- Бей! Жми! Тарань!
И ругательства, полные ярости, освященные библейскими словами о матери, о боге.
И кончилась эта битва очень странно. Победившие самолеты собрались в тесный круг, сделали несколько спиралей и вдруг стали падать, падать один за другим в пропасти и на скалы, словно разучились летать.
Один при падении загорелся, другой разбился в щепы, а из третьего, сдвинув стеклянный колпак, вылез раскрасневшийся летчик и, утирая пот сорванным с головы меховым шлемом, погрозил кулаком небу:
- Что, подловили? А ну, кто кого подловил?..
И стал считать по пальцам:
- Шимко - двух, Запрягаев - трех, Березко - двух, я - одного с Меркуловым, одного с Зубковым и двух еще сам...
Считая, он глядел вверх, весь еще во власти небесной битвы. Он не успел закончить счет, как осекся и потемнел лицом, увидев горящий самолет.
Он бросился в свою кабину, взял ракетницу, охапку ракет и пошел к горящей машине. Снег был так глубок, что ему пришлось ложиться, всем телом уминать себе дорогу, затем делать шаг вперед. Это было тяжело и медленно. И, останавливаясь, чтобы отдышаться, он пускал вверх ракеты.
Это был капитан Бакулин, командир эскадрильи, которая провела этот бои.
Сейчас он не думал о том, сколько удалось сбить врагов, потерпел ли он поражение или одержал победу, он стремился лишь к одному - помочь упавшим товарищам, спасти их, кто еще уцелел. Одного спасать было нечего. Когда Бакулин подошел к пропасти, на дне которой, проточив громады снега, звенел синий ручей, он увидел напротив остывающий, фиолетовый скелет сгоревшего самолета. То, что было летчиком, темнело в средине небольшим комком, похожим на запекшееся сердце. По этим останкам Бакулин попытался определить- кто это? Его ведомый - веселый голубоглазый Березко или его заместитель - закаленный в боях Меркулов. Двое осталось их, когда он скликал по радио уцелевших после боя. Почему не выбросился он с парашютом? Не слышал ли приказа или не мог, будучи ранен в воздухе.
