вскипятил чай и… выдал нам по 2 сухарика и по 2 кусочка сахара. «Бросьте жмотничать, Борис Николаевич, давайте есть!» – «А зачем нам с вами есть? Худеть надо! И продуктов у нас больше нет!» Мы бросились к мешку и извлекли из него: болотные сапоги; надувную лодку; 3 ружья; мешочек с порохом; мешочек с дробью; 2 пачки сухарей; 1 пачку сахара; 3 пачки чая и мешок с солью.
– А зачем в горах резиновая лодка и сапоги?
– Переплавляться будем через горные реки.
– Через горные реки на резиновой?
– …
– А зачем нам мешок с солью?
– Как зачем, видите 3 ружья – дичь солить будем!
Шли ускоренно 10 дней вдоль реки Инзер. С голоду, в общем, не померли. Питались грибами, ягодами, подстреленными глухарем и четырьмя рябчиками. Рыбы в Инзере не оказалось, ее всю лесодобыдчики динамитом проглушили.
Обещал нам Борис Николаевич и охоту на медведей. «Тут их много – на Южном Урале». Шли вчетвером – Борис Николаевич, Герц Ефимович, я и мой тесть.
Идем, идем по лесу, а медведя все нет и нет. Встретился нам лесник на коне. Поговорили. Пожаловались, что нет медведя. Он рассмеялся. «Вы что, – говорит, – шутите, на медведя без обученной собаки пошли. Давайте вернемся на 100–150 метров. Видите следы – он медведь, за вами идет и за вами наблюдает».
Стало нам не по себе. Быстренько из леса к реке, на заливные луга. Палатку к стогу приткнули. Рыбы наловили. Уху откушали. А жара – 30–32 °C. Потеем. Легли спать.
И тут-то началось. Среди ночи раздался дикий рык-рев. Проснулись, сели. И тут рев и храп снова, кто-то сверху на палатку навалился, нас повалил и всю палатку закрутил. Первым среагировал Борис Николаевич: «Ружья заряжайте!» А сам выхватил свой огромный охотничий нож и стал колоть им вверх того, кто на нас навалился. Фрадкина здорово стукнуло по голове.
Сидим. Спиной друг к другу. Мы с Фрадкиным с ружьями, Борис Николаевич с кинжалом. Тишина. Смотрим, а нас осталось трое. Нет тестя! Развернули палатку, вылезли. Ночь. Луна. Светло, стога с сеном за 1000 м видно. Тишина. А тестя-то нет! Он самый маленький и спал у входа, поперек палатки. Нет тестя. Да!!!
Перезарядили ружья крупной дробью. А тесть идет и песенку поет, только как-то нервно. «Чего, – говорит, – вы не спите?» – «А Вы чего?» – «А того. Лошадь тут гуляла. Заглянула в палатку. На роже у меня от пота – соль. Она и начала лизать. Ну, я ей кулаком в нос – она и заржала! Я схватил спиннинг и вмазал ей, она опять заржала и через палатку сиганула. Ну, я ее далеко отогнал, чтобы спать не мешала».
Хороший был поход. Есть что вспомнить. Природа Южного Урала вдоль Инзера очаровательна. Придя домой и слегка отъевшись за 3 дня, я отправился на кафедру. Сотрудники и аспиранты при встрече горячо приветствовали меня с окончанием похода, но каждый добавлял: «Ну и обжора же Вы, Александр Иванович!»
В конце концов, я вскипел и попросил объяснить: «Это почему же я обжора?» – «А как же, Борис Николаевич нам рассказал, что Вы весь поход только и делали, что есть просили».
Очень хорошим товарищем оказался и Владимир Николаевич Беневоленский, с которым мы долго работали вместе.
На формирование научного направления повлияли труды ученых, к примеру, лауреата Нобелевской премии, директора Института химической физики Николая Николаевича Семёнова, создавшего теорию химических цепных реакций и предложившего основной фундаментальный химический механизм этих реакций.
Что же касается механизмов химического свечения, хемилюминесценции, то и тут мне повезло.
«За друзей можно и за свой счёт…»
Вначале всегда есть кто-то один самый умный. Со стороны это видно, и со стороны все хотят его послушать, что еще нового он создал. Но известен закон – не было пророка в отечестве своем. Все свои стараются, в лучшем случае, его выгнать. Почему? Да очень просто. На его фоне они, эти все остальные, не выглядят очень умными. А всем хочется.
Вот и в теории хемилюминесценции в 50-60-е годы генератором идей и методов был Ростислав Федорович Васильев. В общем, сделал он докторскую диссертацию в Институте химической физики в отделе профессора Н.М. Эммануэля.
И вдруг он сообщает мне, что защита его диссертации будет в 1964 г. в Ленинграде (Санкт-Петербурге) у академика А. Теренина. Что? Почему не в Москве, не в Институте у академика Н.И. Семенова?? где он работает. Я тогда еще не знал, что своим – умным – коллектив у себя расти не дает.
Пошел на вокзал, взял билет в Ленинград и рано, часов в шесть, оказался в Питере. Нашел тот институт, там объявление – что, где, в какой аудитории. В этой-то аудитории на заднем ряду я и продремал до тех пор, пока в дверях не поставили солидную охрану.
Всех в зал пускали по приглашениям. Все честь по чести. Блестяще выступил Р.Ф. Васильев, потом три оппонента. Потом председатель-академик А. Теренин, по регламенту, спросил, не хочет ли кто выступить.
Я, естественно, двинулся к трибуне. После шутки той зав. учебной частью в родной школе я уже мог выступать везде, тем более по профилю своих исследований. Но не тут-то было! На моем пути возник ученый секретарь совета. «Вы кто?» – «Я – д. б. н. Журавлев». – «Вы не можете выступать!» – «Это почему? На защитах всем разрешается!» – «Да, всем присутствующим, а Вас здесь нет!» – «Это как же меня нет, если я тут есть?!» – «А так, Вас нет в списке приглашенных, значит, Вас нет!». Мы пошли друг на друга, грудь на грудь! Но тут Ростислав Федорович сбежал с трибуны с громким криком: «Он наш, он наш, дайте ему слово!»
Кто тут наш, кто не наш, я сообразил не сразу, зато сообразил, что есть «не наши» – в связи с чем в дверях и стояли фундаментальные вышибалы.
Слово мне дали. Потом совет жалобу «не наших», т. е. «поклеп» на Васильева, рассмотрел и не одобрил. Р.Ф. Васильев защитил диссертацию блестяще. По приезде в Москву я выяснил, кто эти – «не наши», и спросил их: «Вы что же на защиту своего сотрудника, своего коллеги в Ленинград не поехали?» – «А нам Н.И. Семенов подписал командировку только за свой счет».
Умные мужики были академик Н.И. Семенов и его ученик академик А. Теренин.
Вывод. «Идейные борцы» бороться за свои идеи, за свой счет не будут. Вот с тех пор у нас с Ростиславом Федоровичем и сложилась дружба на всю жизнь.
Большое
