диссертацию направляет на рецензию так называемому черному оппоненту и снова рассматривает у себя на совете. В тот период началась активная тяга партийных работников к ученым званиям и степеням, и были вскрыты серьезные нарушения в этом деле, когда партийным функционерам диссертации писались институтами. ЦК КПСС принял негласное решение все работы, защищенные партийными работниками, пропустить через экспертные советы ВАК с привлечением в их состав наиболее добросовестных и проверенных ученых. Вот и моя работа попала в их число. Мне сообщили, что надо прибыть в Москву в ВАК на заседание экспертного совета.
Настроение у меня было не особенно приподнятое, хотя я диссертацию написал сам и все материалы к ней собрал своим трудом, начиная еще с первых геологических маршрутов в Енисейской золотой тайге. Представился ученому секретарю ВАК – по фамилии, как помнится, Волкову, – мужчине уже пожилого возраста без волос на голове. Он любезно со мной поговорил и вроде, как бы извиняясь, объяснил ситуацию с работой экспертов, какие там специалисты. Порекомендовал не расстраиваться, если работу не утвердят, то дадут возможность доработать, если она представляет пользу для науки. В общем, вроде все просто. Сообщил, что завтра вечером будет заседание, поскольку днем эксперты на своей основной работе, и их привлекают в экспертный совет на общественных началах.
С ночлегом я устроился в гостинице Академии общественных наук при ЦК КПСС на ул. Садово-Кудринской и там еще днем повстречал одну знакомую аспирантку из нашего крайкома, которая училась очно, – Розу Михайловну, бывшую заведующую лекторской группой крайкома партии. Договорились, что я ей вечером сообщу результаты. Председателем экспертного совета по геологическим наукам оказался член-корреспондент АН СССР Г.К. Хрущов, известный геолог по рудным полиметаллическим месторождениям, также в составе экспертов была и доктор г.-м. наук Нина Васильевна Петровская, известный в Сибири ученый по золоту, она много лет занималась изучением Советского месторождения, я даже кое-где ссылался на ее работы. Рассмотрение работы и материалов экспертного совета ВАК проходило доброжелательно, ученые убедились, что я недавний производственник и не собирался в своей жизни покидать геологию. После ряда вопросов и заключения, сделанного одним из членов совета, мне предложили выйти из зала. Через некоторое время меня вновь пригласили в зал, объявив, что диссертация утверждается, и поздравили меня с присуждением ученой степени. После чего у меня не было больших радостей – в конечном счете я стал ученым. Настоящие ученые рождаются, а я просто занимался повышением своего профессионального уровня. Потом я много раз встречался с крупными учеными, академиками. Мне предлагали помощь в получении звания доктора наук, но я категорически отказывался – я производственник, ставший кандидатом, но не ученый.
От здания Министерства высшего образования СССР, которое находилось на ул. Жданова недалеко от «Детского мира», с заседания экспертного совета я до своей гостиницы шел пешком в весьма приподнятом настроении, прошел почти половину Тверской, тогда она называлась ул. Горького. По пути забежал в какое-то кафе перекусить, выпить сто граммов водки и кружку пива, по морской традиции. Прихватил по дороге шампанское и бутылку коньяка, чтобы отпраздновать свою трудную победу с аспирантами Академии ОН ЦК КПСС. Там, кроме Розы Михайловны, учились еще два наших красноярских мужика.
Закончив длинное повествование о своем вхождении в геологическую науку, вернусь к первым годам работы в новом административном районном образовании. Конечно, район был совершенно неподготовлен к такому объединению, тем более люди не привыкли работать, когда рядом нет партийной и советской власти. За любой справкой надо было обращаться за сотни километров, встать на партийный учет или сняться с него надо ехать далеко. Мы сумели многие дела упростить, не народ к нам ехал, а мы к нему. Целыми бригадами исполкомовские работники ехали из Мотыгино в Северо-Енисейск и на месте решали все дела. Учетные карточки членов КПСС, находящиеся в Cеверо-Енисейском райкоме, я не стал перевозить в Мотыгино, оставил там сектор учета вместе с Бабуриной, несмотря на требования крайкома немедленно их перевезти в Мотыгино, и чуть было за это серьезно не поплатился. В ночное время в бывшем здании райкома началось возгорание от печи в помещении сектора учета, и лишь благодаря бдительности технички пожар удалось предотвратить. Вот бы была большая неприятность на весь Союз – сгорели партдокументы районной организации.
Однако мне удалось добиться, чтобы североенисейский партком получил права райкома партии по вопросам приема в члены партии и учета коммунистов. Стали мы ускоренно налаживать воздушное сообщение и прокладку хотя бы зимней дороги, чтобы не заезжать в Енисейск, а напрямую через Брянку. Быстро решили вопрос обеспечения северной части района овощами и молочной продукцией, но работники районных организаций в течение двух лет постоянно находились в командировках и стали к этому привыкать, ведь весь российский Север так живет.
Серьезные сдвиги у нас появились благодаря помощи совнархоза по вопросам технического перевооружения дражного флота, стали вводить новые энергетические мощности за счет строительства дизельных электростанций. В Совруднике началась проходка новых стволов шахт с тюбинговым креплением, заложили фундамент новой золотоизвлекательной фабрики, проводилась реконструкция аэропорта Соврудник с удлинением взлетной полосы. Привлекли для работ ряд специализированных строительных и горнопроходческих организаций из других городов, начали изыскательские работы для строительства ЛЭП и дорог.
Но, пожалуй, самой нерешаемой проблемой у нас оставалась проблема преемственности горно-металлургического предприятия в Раздолинском. По заключению геологов, рудник Раздолинск имеет запасов сурьмы всего на два года, перспективы обнаружения новых рудных тел и новых месторождений сурьмы не было. Что делать с предприятием, поселком, людьми? Перспектив не было. Если раньше планирующие органы страны принимали решение начать строительство магнезитового завода на месторождении магнезитов Тальского вблизи Раздольного, но открытие геологами Верхотуровского месторождения попутало все наши карты. У геологов на открытия всегда длинный язык, если бы они молчали, мы бы уже строили крупнейший завод в Союзе по производству магния и его продукции.
Вопрос этот в крае никто решить не мог. Тогда по договоренности между В.Ф. Гавриловым-Подольским и В.Н. Ксинтарисом было решено меня с начальником Раздолинского рудника Владиславом Смирновым направить в Москву для решения вопроса с Раздолинским рудником. Из Красноярска позвонили в отдел тяжелой промышленности ЦК КПСС, что такие-то люди едут для решения проблемы и им нужна будет помощь. В ЦК нас встретили нормально, разместили в гостинице в центре столицы, отдали на попечение инструктора ЦК Виктора Васильевича Быховцева, и началось наше хождение по бюрократическим лестницам ВСНХ. Прошли почти все инстанции, от которых, казалось, зависел вопрос строительства завода, – и в Госплане, и в ВСНХ, не были только у председателя. И каждый день в течение недели
