Татевосов качает головой, кончик носа у него бледнеет.
- Старшина Пыпин, вы хорошо из винтовки стреляли?
- Я закройщик, меня Крещатик на руках носил. Стрелял я только по голубям из рогатки.
- Ничего, научим! - Татевосов резок.
Тыловиков выстроили во взводную колонну.
* * *
Чуть свет едем к генералу Валовичу. Ашот зевает.
- Не выспался? - спрашиваю.
- Тут у меня слабинка, понимаешь. Дрыхну - хоть из пушек пали.
- И на гражданке так?
- Не поверишь - всем кланом будили...
В домике генерала даже воздух наэлектризован. Ждем в крохотной приемной. К Валовичу заходят усталые штабные офицеры и, не задерживаясь, спешат к своим рабочим местам. А то забежит запыленный с головы до ног порученец. Ашот шепчет:
- Дело на мази.
- А у нас худо, боевую обкатку не прошли.
- Будем просить, будем уговаривать, - успокаивает меня Ашот.
Ждем второй час. Генеральский адъютант обнадеживает:
- Непременно примет.
Правильно говорят: штабисты выигрывают или проигрывают бой до его начала. Судя по напряженному генеральскому лицу, по твердому его взгляду и решительным жестам - он как-то уж очень быстро спрятал оперативные карты, которые лежали на столе, - тут проигрывать не собираются.
Валович откинулся на спинку венского стула:
- Что нужно?
- Прошу придать на день-другой артиллерию, танковую группу и разрешить совместное учение с боевой стрельбой.
Генерал погладил бритую голову, чихнул.
- Где, когда?
- За Просуловом, пять километров восточнее лагеря.
- Не разрешаю. За каждый выстрел отвечаешь головой. В тылу тишина. Запомните - тишина!
- Обкатка необходима, - вставляет слово Ашот.
- Согласен. - Генерал достает карту. - При тебе, подполковник, двухверстка? Разворачивай. От Просулова веди линию на север до отметки сорок восемь и семь десятых. Нашли? Тут можете пострелять сколько душе угодно.
- Там тылы другой армии и даже другого фронта, товарищ генерал.
- Это уж наша забота. Танки не дам, а с артиллерией так: свяжитесь с командиром Шестой бригады РГК и с командиром Двести тридцать четвертого иптаповского{1} полка. Они жаждут взаимодействия с пехотой. Все!
...Мы пробились через скучные заросли ивняка и вышли на поле с пологим скатом в нашу сторону, напоминавшее правый берег Днестра. Струи воды стекали с плащ-палаток - только что отбарабанил дождь. Начштаба Татевосов откинул капюшон, осмотрелся.
- По-моему, то, что надо нам, товарищ подполковник.
- А как артиллерия? - спросил я у командира гаубичного полка РГК.
- По мне что ни хата, то и кутья, - стреляю с закрытых позиций. Что скажет мой собрат по оружию? - Он кивнул на командира иптаповского полка майора Горбаня.
Горбань, с ног до головы закутанный в плащ-палатку, посмотрел на небо, будто там и была самая главная позиция для его шустрых пушек. Покосился на всех и промолчал.
- С тобой не соскучишься. - Полковник-артиллерист подтолкнул Горбаня в бок.
Мы тщательно выбирали поле для учения с боевой стрельбой. Еще раз согласовали взаимодействие и решили к рассвету сосредоточиться на "позициях".
...Полевой телефон связывал меня со всеми подразделениями полка, а рация - с артиллеристами. Торопится минутная стрелка. Рыбаков, присев на корточки, поглядывает на меня. Его волнует мое решение: я приказал пехоте идти за огневым валом, держа минимальную дистанцию от него - метров сто. Он умолял:
- Может, двести, а? Черт его знает, как стреляют эти пушкари...
- А ты у них узнай, Леонид.
- Узнаешь! Один хвастун, другой молчун...
Я еще раз в бинокль рассматриваю поле - ни души; подразделения хорошо замаскировались.
Рыбаков делает еще одну попытку:
- Увеличьте дистанцию, христом-богом прошу!
Ашот смеется:
- Как говорит цыган: небитый - серебряный, битый - золотой!
Минутная стрелка приближается к двенадцати... Я швыряю в небо красную, затем синюю ракеты. И все поле сразу же вздрагивает от рева семидесяти пяти орудий - от полковой пушки до гаубицы РГК.
Снаряды ложатся все ближе к "переднему краю". Огневой вал плотнеет, выравнивается, становится сплошной стеной.
Десять минут дрожит древнее поле, потом я, прижимая телефонную трубку к уху, командую:
- Первый, в атаку!
- Есть! - Это голос комбата Шалагинова.
Захлебываются станковые пулеметы, а черная завеса над "передним краем" растет, растет...
- Пошли, пошли! - кричит кто-то рядом.
Я вижу первую цепь - изломанную, кое-где разорванную.
- Первый! Что они у тебя, кисель хлебают? Перебьешь людей! Выравнивай!
Слежу в бинокль: комбат Шалагинов выскакивает с наблюдательного пункта, от него связные бегут в роты.
Приказываю артиллеристам:
- Перенести огонь на сто метров в глубину!
Огневой вал медленно-медленно начинает уходить дальше, а первая цепь пехоты, ускоряя ход, "штурмует" вал. За ней идет вторая, черновская.
В считанные секунды артиллеристы меняют прицел, и снаряды ложатся между первой и второй цепями.
Напряжение нарастает. Все бинокли - на атакующих.
- Молодцы артиллеристы! - кричу от души.
Майор Горбань молчит, и не понять, доволен ли он работой своих пушкарей, которые лупят прямой наводкой и с завидной быстротой меняют позиции, таща орудия на себе. Он временами лишь что-то бубнит в телефонную трубку.
- Ур-ра-а-а! - разносится голос пехоты.
- По своим бьете, слышите?! - вдруг заорал Рыбаков.
Вижу в бинокль: снаряд разорвался метрах в тридцати от второй цепи. Связываюсь с командиром гаубичного полка:
- В солдат швыряешь снаряды!
- Это твою пехтуру заносит!
Замполит настойчиво просит:
- Прекратите учения, слышите?
Я в трубку:
- Астаховцы, вперед!
Солдаты Астахова идут сомкнуто, словно это убережет их от случайного снаряда. Сам комбат по-журавлиному вышагивает впереди. Надо ему за это всыпать!
С дальнего поста воздушного наблюдения докладывают:
- Курсом сто восемьдесят пять, на высоте четыре тысячи метров немецкий разведчик.
- Унюхали, сволочи! - Ашот вскинул голову.
Высоко-высоко в небе блеснули крылья вездесущей "рамы".
Командую:
- Отбой!
Сразу же пресекается огонь, лишь смрадный дым ползет над учебным полем. Замполит протягивает мне телефонную трубку:
- Докладывает Чернов, что в его батальоне легко ранили двух тыловиков... Я же предупреждал!..
- Проследи, - говорю ему, не беря трубку, - чтобы их вовремя отправили на медицинский пункт.
- И это все? - Рыбаков смотрит мне в глаза: ждет раскаяния, что ли?
- Дорогой Леня, - Ашот дружески подтолкнул его, - я понимаю твои заботы, но зачем сейчас на мозги давишь? Сам видел, как батальоны выполняли задачу. Как шли за огневым, валом, а?
Рыбаков шмыгнул носом. Это мальчишеское шмыгание заглушило во мне те резкие слова, которые хотелось сказать; ему.
