- И то хорошо. Осуждаю тех, кто забывает о своих земляках, родственниках и друзьях и не находит времени, чтобы хоть изредка писать им.
- Я хочу поделиться с подводниками письмом одного свана из села Лабскалд. Это село расположено на высоте 2500 метров над уровнем моря, на самой, так сказать, мансарде Кавказа...
- Ты мне почти никогда не рассказывал о Сванетии, а о ней мало кто знает.
Мы дошли до клуба, и Метелев остановился, не собираясь входить в помещение.
- Если не возражаешь, постоим, поговорим еще немного.
- А может, встретимся в другой раз?
- Нет, в другой раз у нас может не найтись времени. Ты расскажи, хотя бы коротко, о своей Сванетии.
- Ну что о ней можно сказать коротко? - призадумался я. - В высокогорной котловине, зажатой между Главным Кавказским и Сванским хребтами, расположена крохотная страна Сванетия. Некоторые вершины этих гор, окружающих нашу маленькую страну, выше знаменитого Монблана.
До Октябрьской революции цивилизованный мир почти ничего не знал о Сванетии. И сваны почти ничего не знали о цивилизации. Отгороженные труднопроходимыми горами и ущельями, сваны долгие столетия были оторваны от всего мира. Впрочем, сваны и не стремились к общению с внешним миром, так как именно оттуда исходила угроза порабощения. И сваны жили в постоянном страхе, в ожидании нашествия иноземных поработителей. Именно этим и объясняется, что дома сванов представляют собою неприступные в высокогорных условиях крепости, замки. Сваны строили свои дома из камня, зачастую без окон, и над каждым домом возвышалась белая, в четыре - пять этажей, башня, служившая свану и его семье укрытием в случае вражеского нападения. Мингрельский князь Дадиани в 1645 году вторгся со своей дружиной в Сванетию, но ему удалось завоевать, ограбить и разорить лишь несколько сел.
Сваны других селений, засевшие в своих башнях, выдержали осаду и затем разгромили врага.
Шапка князя Дадиани и поныне хранится в мужальской церкви Спаса, как вещественная память о боевых делах сванов.
Подобных набегов Сванетия помнит много. До Октябрьской революции не было случая, чтобы в эту страну "постучался кто-нибудь с добрым намерением". Все стремились поработить ее. Ко времени Октябрьской революции вея страна, за исключением самой верхней, восточной части, по праву называемой Вольной Сванетией, была захвачена князьями Дедешкелиани и Дадиани. Блокированная со всех сторон, подвергавшаяся постоянному соляному голоду, Вольная Сванетия в 1853 году была вынуждена присягнуть на верность русскому царю и принять русское подданство. Сванам было обещано очень много, но царское правительство и не думало выполнять свои обещания.
Самодержавная политика и княжеский гнет тормозили развитие экономики и культуры Сванетии. Страна не имела даже дорог для связи с внешним миром. Царское правительство и обосновавшиеся, здесь князья были заинтересованы в том, чтобы сваны Оставались в первобытном состоянии, находились во власти суеверий и предрассудков, которые в этом народе, целиком зависевшем от суровой стихии, были развиты, как ни в каком другом народе.
Мое детство протекало в Сванетии, в селе Лахири, как раз в то время, когда и эту страну озарило солнце Октября. Освобождение сванов от первобытных суеверий и религиозного дурмана происходило, весьма своеобразно. После установления в Сванетии Советской власти страна расцвела. Открылись школы, больницы, сваны потянулись к образованию. Сванов-студентов можно встретить в институтах Тбилиси, Москвы, Ленинграда и других городов нашей Родины. И неудивительно, конечно, что эти великие завоевания для сванов дороже жизни, они не отдадут их никаким оккупантам.
- На твоем месте, - сказал Метелев, - я обо всем этом рассказал бы морякам "Малютки". Используй и письмо, если оно интересное, и обязательно увяжи его с историей Сванетии.
- Письмо интересное. Я, конечно, не помню его от слова до слова, но содержание его примерно такое: "Мне уже так много лет, что никто не помнит, когда я родился, да и сам я не знаю, сколько прошло с тех пор лет. Но если бы я был на твоей лодке, которая, говорят, может плавать под водой, то пробрался бы по рекам к врагу и взорвал заводы, где враги делают порох, а без пороха они не смогут воевать. Только, когда будешь завод с порохом взрывать, смотри будь осторожнее, сам можешь погибнуть..." - Конечно, это наивно, но имеет глубокий смысл. О подводных лодках он имеет своеобразное представление, но по-своему пытается вдохновить меня на ратный подвиг.
- О чем это вы шепчетесь? - послышался В темноте голос проходившего мимо Куприянова. - На концерт почему не идете?
- Сейчас идем, Иван Иванович, - отозвался Метелев. - Ярослав Константинович рассказывает мне о своей Сванетии.
- Рассказал бы и нам как-нибудь на общем сборе подводников, - заметил Куприянов. - Договорились? А сейчас айда на концерт!
Клуб был переполнен. Когда мы вошли в зал, артист начал читать рассказ Петра Северова о трагической судьбе киевской футбольной команды "Динамо". Мастерство актера как бы перенесло нас на стадион оккупированного фашистами Киева.
...Вот в первых рядах трибун расположились эсэсовцы. Они довольны своей затеей. Сегодня они продемонстрируют киевлянам преимущество армейских спортсменов, наглядно убедят непокорных русских в превосходстве немецкой нации и в бесполезности сопротивления ей. Стадион заполнен жителями города, насильно согнанными на показательный футбольный матч между немецкой командой "Люфтваффе" и командой местного хлебозавода. Киевляне понимают основной смысл эсэсовской затеи, и, хотя никто не слышал о существовании футбольной команды хлебозавода, в глубине души у каждого теплится надежда: "Авось наши набьют фашистам".
На стадион выбегает команда "Люфтваффе". Фашистские футболисты в хорошей спортивной форме. Эсэсовцы встречают их маршем на губных гармошках. С противоположной стороны стадиона появляются измученные, истощенные советские спортсмены. Их только что привезла тюремная машина, которая будет ждать их за воротами стадиона. Киевляне узнают своих любимых футболистов - Трусевича, Клименко, Кузьменко, Балакина, Тютчева и других. Это футболисты киевского "Динамо".
В тяжелые дни защиты столицы Украины спортсмены "Динамо" сражались с фашистскими интервентами далеко за Днепром. Воинская часть, в которой они служили, попала в окружение, и вырваться из фашистских когтей удалось лишь немногим. Захваченные в плен советские спортсмены сперва были брошены в концлагерь, но оккупантам нужны были рабочие руки, и вскоре их прислали на хлебозавод, где они должны были работать по двенадцать и больше часов в сутки, получая за это всего лишь 300 граммов хлеба. Разве могли они думать о каких-то соревнованиях? Но их доставили на стадион под дулами пистолетов.
