– Сам Ленин идет к нам со всей питерской гвардией!
Рота остановилась. Горстка смельчаков по снегу поползла к бронепоезду. Взрывы. Поврежден паровоз, и только потому, что с другого конца был еще паровоз, бронепоезду удалось скрыться. Взлетели на воздух мосты. И правый, и левый берег усеяны убитыми. До вечера стлался над берегами дым схватки.
В те дни у республики еще не было боевых орденов. А если бы были – каждый после этого боя достоин награды. И, наверное, в первую очередь надо было наградить ротного Будакова, ротного Сливу, красноармейцев Уфимцева, Костева, Пахомова, командира стрелков. Это он в нужный момент один выскочил на санях на дорогу и на ходу поливал немцев пулеметными очередями, посеял панику, дал ротам занять новую позицию у реки. Все, кто помнит тот бой, не забыли девушку-псковитянку. В солдатской папахе и в сером пальтишке она перебегала от роты к роте. Залегала, стреляла. Вряд ли от пули ее упал какой-либо немец. Слишком неопытны были девичьи руки, но зато там, где она появлялась, никто не подумал сделать и полшага назад. Просто стыдно было бы дрогнуть на глазах гимназистки, лежавшей с винтовкой в первой цепи.
Так, в день 23 февраля под Псковом миру заявила о себе армия нового государства. С этой армией на всю жизнь связала свою судьбу псковитянка Махновская Ангелина Дмитриевна.
Январской ночью 1922 года в общежитие Могилевского красноармейского техникума постучались.
– Махновская есть? – спросил простуженный голос.
– Есть. А вы ей кто?
– Дочь.
Через минуту дежурный видел, как две женщины в гимнастерках обнимались и не могли сказать слова. Горел на столе фитилек, опущенный в баночку с керосином. Появилось и угощение – миска с почерневшей от мороза картошкой. Мать гладила девичьи волосы, мать слушала дочь.
…Было много боев. Осенью 1918 года полк, где служила пулеметчица-псковитянка, встретился с Колчаком. Лина видела колчаковцев через прицел пулемета. Жаркие были бои. Обморозила ноги, никакая обувка не шла. Носила лапти. В бою у лесной деревушки кончились патроны, и не могла отойти: подвели опухшие ноги. Плен. Пермская тюрьма. Выпали от цинги зубы. Ожидание в камере: сегодня поведут на расстрел. Потом надежда: в окошко тюрьмы долетело эхо далеких выстрелов. Убегая из Перми, колчаковцы забрали и пленных. Долгий путь в товарных вагонах до Омска, потом до Харбина. Сыпной тиф. Однажды, очнувшись, увидела свечку у изголовья.
– Потушите, товарищи, я не умерла. И в бога теперь не верю…
В Перми в вагоны вошло две тысячи пленных, в Харбине из вагонов вышло всего только триста людей-скелетов.
Лагерь в Харбине. Не умерла только потому, что подпольщики-коммунисты помогли бежать. Недели две скрывалась у китайских товарищей. Потом работа на консервной фабрике. Снова арест за агитацию. Снова побег, на этот раз в партизанский отряд под Николаевском-Уссурийским. Опять бои, опять глядела на врага через прицел пулемета. В сражении под Спасском чужая пуля попала в висевшую на груди пулеметную ленту. Сразу четыре раны. Друзья на руках унесли пулеметчицу.
Стала на ноги – назначили начальником красноармейского клуба. Там, на Востоке, вдруг очень затосковала по дому, по матери…
Мать гладила волосы дочери, поправляла фитилек над склянкой с керосином, спросила:
– Вступила в партию?
– Пока нет.
– Ну что ж, дочка. Я тебе дам рекомендацию в партию… А теперь надо учиться.
Мать и дочь сели за одну парту.
Три друга, три военных курсанта – Иван Золоцевский, Севрюков Федя и Алеша Казмин, вздыхая, тайно друг от друга ходили к старшей Махновской просить руки младшей Махновской.
– Ребята, да вы как при старом режиме. Такие дела пусть сама дочь разрешает.
Младшая Махновская пожелала стать Золоцевской. Пришли вчетвером в загс, Все в буденовках, в гимнастерках. Секретарь поднял глаза от бумаг, строго спросил:
– А где же невеста?
Смеялись. И в тот же день закатили свадьбу. Сорок два миллиона рублей стоила свадьба. На эти деньги на базаре было закуплено: фунт махорки, котелок молока и два фунта семечек.
…Потом было пятнадцать лет радости. Росли два сына. Володя и Рэм. Рэм любил музыку. Сядет за рояль, играет Чайковского, Брамса, а потом что-то вдруг совсем незнакомое.
– Что это?
– Это так, что думаю…
22 июня 1941 года. В этот день Володя ушел добровольцем. Рэм ушел в 42-м. Мать пыталась удерживать:
– Сынок, нет и шестнадцати…
– Мама, а тебе сколько было?..
В октябре 42-го пришло письмо в синем конверте: «Ваш сын в боях за Кавказ…» А через три недели второе письмо: «Ваш сын Рэм Золоцевский… Под Сталинградом в ночь с 8 на 9 декабря…»
В политическом училище был строгий приказ: «Просьбы послать на фронт рассматриваются как серьезное нарушение дисциплины». Преподавателя кафедры политической подготовки Золоцевскую седой генерал не стал отговаривать. Спросил только:
– Не можешь иначе?
– Не могу. Должна уехать сегодня же…
Пули ее щадили. Со Вторым Украинским фронтом капитан Золоцевская прошла Днепропетровск, Карпаты, Венгрию. Войну закончила в Праге. В сорок шестом году встретилась с матерью. На этот раз и у матери, и у дочери волосы были белыми.
– Ну, как будем жить, мама? Какое место выберем на земле?
Выбрали Псков.
Приехали, на вокзале оставили чемоданы и сразу прошли до кремля, прислонили ладони к шершавой стене.
– Это след от стрелы, это от пули, это, наверное, осколок от бомбы… Упорный наш Псков. Никому не сдается…
– Пять лет назад умерла мама. Осталась одна… Вот так, Вася, трудная была дорога, но прямая. Могу людям в глаза честно глядеть. Потому так смело сейчас воюю и с дураками, и с бюрократами. Силы пока еще есть, воевать и смотреть не разучилась. Иначе и жить нельзя…
Так закончился разговор. Переступая порог дома, где живет Ангелина Дмитриевна, я думал увидеть тихую старушку. Я узнал неукротимого человека, который покажет вам древние башни и купола, расскажет легенды о псковских воинах, будет читать наизусть Пушкина, Маяковского, Блока, расскажет, как идет стройка новых домов в городе и как идут дела у соседского мальчишки, которому взялась помогать по немецкому.
Таким людям надо каждое утро цветы приносить.
Фото автора. 21 февраля 1963 г.Мы ехали по сухой африканской саванне. Всю ночь перед машиной горели зеленые и красные светофоры. Временами мы останавливались полюбоваться волшебным светом. Но раздавался топот копыт, хлопанье крыльев, и фонари гасли.
В Африке много крупных птиц и зверей. Но чтобы полюбоваться удивительным светом, идущим из глаз, в Африку ехать не надо. Ночью на подмосковной дороге и даже на московской улице вы увидите живые изумрудные фонари, если осветите кошку, лисицу. В неясном свете луны люди не различали волков, но видели мерцание огоньков.
