Зеркало как будто звало меня к себе. Я подошла, вгляделась в глаза девушки в зеркале. Уилли меня покинул.
У другой стены стоял гардероб — тот самый, из которого однажды вышла Кэрол, оставив меня за дверью. Перед ним я затаила дыхание. Пробежалась пальцами по витой ручке дверцы. Мне было страшно, как будто сейчас меня поглотит какое-то волшебство. Магия детства. Я открыла гардероб, залезла внутрь. Закрыла за собой дверь, села и свернулась клубочком в темноте.
Потом выскочила наружу и почти вылетела из комнаты. Дом тети я покидала второпях, словно загнанная в угол крыса, вдруг увидавшая путь к спасению. Я подошла вплотную к ответам, которые так долго искала.
Дома я села, свернулась в клубок и начала раскачиваться взад-вперед — и так просидела три дня.
* * *
Я переехала жить за город, в часе езды от университета. Дорогой я наслаждалась — порой забывала обо всем на свете, делая поворот за поворотом, а остановившись, с некоторым удивлением смотрела на собственные руки на руле.
Жизнь за городом была просто сказочной: запах дождя и ветра, ощущение грязи, травы и палых листьев под ногами. Здесь у меня были кошки, огород и особое место для пианино.
Дом, который я снимала, стоял у подножия невысокой горы. С вершины ее стекал ручей, дробясь и сияя на своем ложе из многоцветных камешков, созданном самой природой. Повсюду росли деревья, и, казалось, у каждого — свой характер. Ручей превращался в речку, протекавшую прямо у меня за домом. У противоположного берега речки я насыпала остров из гальки — и часто сидела на этом островке. Одна, в безопасности — там, где никто не сможет меня тронуть.
* * *
Мне был двадцать один год. На день рождения старший брат решил сделать мне особый подарок — пригласил к себе на новоселье. Я настояла, чтобы там не было матери. Он обещал: матери не будет — и я согласилась пойти.
Там были отец и младший брат, но оба как будто за много миль от меня. Атмосфера была напряженная и неловкая.
Младший брат казался мне совершенно незнакомым человеком. Выглядел он уже почти взрослым — и я его просто не узнавала, хоть логика и подсказывала, что это мой брат.
Отец из кожи вон лез, стараясь всех развеселить, но выходило натянуто и неловко. Мы со старшим братом обменивались колкостями через стол. Так Уилли праздновал мой двадцать первый день рождения.
Как и следовало ожидать, закончился вечер скандалом. Уилли только повода ждал — и, как только повод представился, не замедлил им воспользоваться. Глядя на окружавших меня незнакомцев, он понимал: среди них я никогда не стану «своей».
* * *
Я начала много думать о дедушке. Спрашивала себя, что же со мной произошло, почему в «моем мире» он умер на два года раньше, чем в «их мире». Наконец решила сходить на кладбище.
Я присела на могилу. Здесь я не была одиннадцать лет. Помнилось, как мы ходили сюда, когда Тому было всего три года. Отец сказал Тому, что «деда» живет здесь, под землей. Том немедленно попытался найти вход — и страшно негодовал, что мы не идем туда.
Желтый лист, принесенный ветром, плавно спланировал на могилу и опустился мне на колени.
— Спасибо, — сказала я.
По дороге домой я остановилась на уединенной заправке где-то в глуши. Подошел козел и начал жевать шину моего автомобиля. Я спросила заправщика, не повредит ли он шину. «Да скорее я сам ему поврежу», — ответил тот и добавил, что сегодня же пристрелит эту никчемную скотину.
— Не надо, — смело ответила я. — Я возьму его с собой.
Заправщик был только счастлив от него избавиться.
По дороге домой я заплакала. Ехала почти наугад, с трудом различая дорогу сквозь пелену слез. Впервые — шестнадцать лет спустя — я вдруг поняла, что дедушка умер не потому, что сам захотел от меня уйти. Козла я назвала его именем.
* * *
В деревне я чувствовала себя почти как дома, а долгая дорога до универа давала время подумать и помечтать. И все же настоящий Дом, дом в каком-то мифическом смысле, мне не давался. Однажды мне приснился сон о том, что меня ждут новые странствия.
Мне снился темноволосый молодой человек: во сне я знала, как его зовут, кто он, из какой семьи и что за человек, хоть в жизни никогда его не встречала. Мы с ним были настоящими друзьями: такой душевной близости я не ощущала ни с одним мужчиной наяву.
Мне снилось, что раньше я жила с ним, а теперь переехала к женщине, которую, как ни странно, узнала: наяву это была знакомая моей школьной подруги Стеллы, с которой я дружила в четырнадцать лет. Теперь, во сне, мы с этой женщиной стали лучшими подругами.
Мне снился мой день рождения. Мы втроем стояли вокруг стола, накрытого старинной кружевной скатертью. Все мы подняли бокалы (хрустальные бокалы — такие мне подарили позже), и друзья хором сказали мне:
— С днем рождения!
Об этом сне я рассказала подруге.
— Похоже, скоро мне снова придется переезжать, — добавила я.
Два года спустя этот сон сбылся — до мельчайших деталей, все как я видела и рассказывала.
* * *
Начался третий год учебы в университете. К этому времени меня больше всего интересовало сопоставление социологических теорий с тем, что я испытала сама. Философию я бросила и начала выбирать предметы, более тесно связанные с теми областями, где, как я думала, могут найтись ответы на мои вопросы. Желание «быть как Мэри» я переросла и теперь мечтала о чем-то даже более ценном. Я хотела что-то понять про саму себя.
Другие студенты с удивлением, а порой и с восхищением говорили о моем беспристрастном и практичном подходе к получению знаний. Так я начала привлекать людей тем, что было мною самой.
Каждая из моих сторон все прочнее срасталась с моим истинным «я», хотя друг от друга они по-прежнему были за много миль. Казалось, они составляют единое целое: с одной стороны Уилли, с другой Кэрол, а настоящая я — в середине, под их защитой, в безопасности, но и в молчании. В крайнем своем выражении оба персонажа отрицали мое существование и забывали обо мне. Но в другое время они были лишь безличными коммуникативными конструкциями, «масками», которые я использовала, чтобы оценить людей и обстановку, поскольку мое истинное «я» не всегда способно было правильно понять столь сложные явления во всей их полноте.
Если мое истинное «я» — просто подсознание, значит, по какой-то трагической случайности оно так полностью и не уснуло. Если это сознание — значит, оно так толком и не проснулось и постоянно пребывало в полусне. По сравнению с той глубиной чувств, которые я переживала, когда была собой, все остальное было плоским, двухмерным, искусственным. Тот мир, который приходилось терпеть двум моим «маскам», для меня представлял собой хаос противоречивых течений, влияний, вторжений. Все, что создавали мои персонажи, я разрушала в попытках освободиться. Разрушала и отбрасывала дружбу, которую заводила Кэрол. Ставила на голову и отбрасывала идеи Уилли, когда чувствовала, что они вот-вот превратятся в догмы.
