И днем, и ночью ходить по Шарлоттенбургу было опасно, за каждым углом подстерегала беда. Однажды, например, наш связист ефрейтор Иван Кузьмич Солоненко возвращался вместе с напарником в дивизион. В полукилометре от НП их обстреляли с чердака дома. Прячась от огня в подворотнях и за выступами домов, связные короткими перебежками ушли от опасности и своевременно доставили пакет, в котором был боевой приказ.
На обратном пути Иван Кузьмич вновь столкнулся с тем же пулеметом, преградившим на этот раз путь машинам с боеприпасами. Вместе с товарищем он незаметно пробрался на чердак дома. Там стоял невероятный треск и гул от беспрерывных пулеметных очередей. Гитлеровские солдаты, переодетые в гражданское, не заметили советских воинов. Связные, укрывшись за полуметровой кирпичной перегородкой, бросили гранаты. Они упали прямо у ног гитлеровцев. Один за другим раздались взрывы. Пулемет вышибло в открытое окно. Два фашиста были убиты, троих раненых ефрейтор Солоненко привел в дивизион. За этот подвиг отважный воин удостоился ордена Славы II степени.
К вечеру 27 апреля подразделения 23-й пехотной дивизии немцев прекратили свое существование. Только небольшому отряду саперов (он так и не успел взорвать ни одного моста через Шпрее) удалось уйти за реку. Охранять полностью уцелевшие мосты приказали нашему дивизиону. Подразделения дивизии, захватив огромный парк автомобилей, мотоциклов, четыре самоходные артиллерийские установки «фердинанд», около трех десятков орудий и другую технику, временно перешли к обороне. И понятно: ведь до этого 207-я стрелковая дивизия бессменно шла в авангарде корпуса, понесла большие потери в людях и технике. Нужно было передохнуть и привести себя в порядок.
Тем временем части 79-го корпуса овладели центральными кварталами Моабита. Преодолевая сильное огневое сопротивление противника, они медленно приближались к самому гнезду фашистов — правительственному кварталу, раскинувшемуся в излучине Шпрее, южнее вокзала Лертер. Там, в железобетонных казематах, Гитлер и все его окружение.
Поздним утром 28 апреля дивизия генерала Шатилова подошла к реке в северо-западной части парка Тиргартен. Соединение полковника Негоды в свою очередь овладело кварталами, примыкающими к железнодорожному вокзалу Лертер. После мощной обработки правительственных зданий артиллерией всего корпуса в 24.00 дивизия полковника Негоды с ходу форсировала реку и начала бой за дома в восьмистах метрах севернее рейхстага.
Всю ночь на 29 апреля части этих дивизий сражались за расширение плацдарма на южном берегу Шпрее. Подтягивалось множество орудий для стрельбы прямой наводкой. Артиллерийские НП вместе с передовыми стрелковыми подразделениями перемещались ближе к рейхстагу.
Наша дивизия получила приказ ранним утром 29 апреля ударом вдоль Инвалиденштрассе ликвидировать последние очаги сопротивления врага в северо-восточной части Моабита, перерезать дорогу и железнодорожное полотно севернее вокзала Лертер, достичь западного берега канала Фербиндунгс-Фридрих и обезопасить действия корпуса от возможных контратак противника с северо-востока.
420-й ОИПТАД ушел на выполнение этой задачи в боевых порядках стрелкового полка Чекулаева. Артполк дивизии поддерживал наши действия с закрытых позиций, занятых на стадионе Моабит.
Гитлеровцы дрались с остервенением. Вдоль железнодорожной насыпи до самого вокзала они оборудовали и хорошо замаскировали пулеметные точки. Подступы к полотну простреливались продольным огнем пулеметов и противотанковых пушек, позиции которых находились где-то у вокзала.
Со стороны гавани внакладку били две батареи 120-миллиметровых минометов.
Наши стрелковые подразделения не смогли преодолеть такой заслон: несколько раз добирались до половины насыпи и откатывались назад. Фашисты бросали в контратаки подразделения фольксштурма, за которыми виднелись цепи эсэсовцев. Неся большие потери, они снова лезли в бой.
Подполковник А. П. Чекулаев решил нанести удар по обороне фашистов в том месте, где Инвалиденштрассе пересекало железнодорожное полотно. Все пушки противотанкового дивизиона, полковая батарея 76-мм орудий и минометные подразделения полка сосредоточили свой огонь по каменному виадуку. Под прикрытием огня стрелковые роты ворвались на насыпь, захватили виадук и пошли на штурм ближайших от него зданий. Туда же поспешили полковая батарея 76-мм пушек и батарея Григория Кандыбина, открывшие огонь прямой наводкой по минометным батареям противника.
Глушенко тем временем расправлялся с противотанковыми пушками гитлеровцев у вокзала, а вот батарею Батышева, назначенного комбатом после смерти Шуйкова, я почему-то не видел. На поиски ее послал разведчиков во главе с младшим лейтенантом Бородиным. Но, не дождавшись их возвращения, сам решил проверить, куда она исчезла.
Я бежал впереди. Гриша Быстров, как всегда, с автоматом наизготовку — позади. Вдруг слева, в сотне шагов от нас, показалась цепь немецких солдат. Фашисты молча, без единого выстрела, наступали от железной дороги к развалинам домов. По ним никто не вел огня.
— Где же наши? — охнул Гриша.
Ничего не ответив, я схватил его за поясной ремень и потащил за собой. Мы вскочили во двор. В нем ни одного уцелевшего дома, даже стен, только груды битого кирпича, щебня, мусора. Сейчас же из-за развалин навстречу нам поднялись пять гитлеровцев и закричали:
— Хенде хох!
Гриша из-за моей спины дал очередь из автомата — немцы спрятались. Я выхватил пистолет и крикнул:
— Взвод, за мной, ура!
Быстров бросился на немцев. И чудо! Двое из них, еще лежа, подняли руки. Трех остальных Гриша, оказывается, сразил наповал.
Я оглянулся и вдруг услышал своих:
— Товарищ майор, сюда, к нам!
Мы бросились вправо, за уцелевшую высотой в рост человека стену. Там стояла пушка младшего сержанта А. И. Чистова. Цепочкой, прикрываясь камнями развалин, лежали наши петеэровцы и человек пятнадцать пехотинцев со станковым пулеметом. Это уже войско — воевать можно!
По телефону, о существовании которого я и не подозревал, Чистов получил команду «Огонь!».
— Кто командует?
— Комбат, товарищ майор, — удивленно ответил Чистов.
Откуда ему было знать, что я их считал пропавшими.
Огонь из автоматов, четырех противотанковых ружей и трех пушек (второе и третье орудия стреляли из соседних домов-развалин) так ошеломляюще подействовал на гитлеровцев, что они, теряя убитых и раненых, в панике побежали назад.
Я мельком взглянул на пленных — как вареные. Теперь им все безразлично. Но все-таки сказал по-немецки ближайшему молодому солдату:
