На нем род Дракулы не пресекся — у Михни от двух жен родилось несколько детей, один из которых, Мирча III, тоже унаследовал характер деда. Узнав об убийстве отца на заседании Большого совета, он в гневе голыми руками — в 16 лет! — задушил боярина, которого считал организатором злодеяния. Бежав из Тырговиште, он еще долго жил в Трансильвании. Потомки его сына Александру управляли Валахией до 1660 года. Другой сын Мирчи, Петру Хромой, несколько раз становился господарем Молдовы и имел от цыганки сына Мирчу, потомки которого, жившие в Трансильвании, гордо носили фамилию Цепеш. Правда, не исключено, что они просто приписали себе родство со знаменитым воеводой. Последний из Цепешей, Стефан, жил в Лондоне в Викторианскую эпоху; по слухам, он был художником и теоретически мог встречаться с Брэмом Стокером.
К тому времени слово "Цепеш" за пределами Румынии не вызывало абсолютно никаких эмоций. Зато другое слово, "Дракула", скоро стало всемирно известным, вызвав волну интереса не только к давно покойному валашскому господарю, но и к его подлинным или мнимым потомкам. Совсем недавно, на волне грандиозного успеха фильма "Сумерки", в таблоидах появились статьи о том, что исполнитель главной роли в вампирской саге, молодой актер Роберт Паттинсон, прямой потомок Дракулы! Довольно скоро выяснилась истина: Паттинсон — дальний родственник британской королевской семьи, которую еще в XVIII веке угораздило породниться с потомками династии Басарабов. Однако к самому Дракуле ни эти потомки, ни, естественно, юный кумир публики отношения не имеют.
Колоритная фигура Влада III интересует специалистов и любителей истории вне зависимости от новомодных наслоений вокруг нее. Но огромное большинство людей, говоря "Дракула", подразумевают "вампир". Почему же так случилось? Неужели только из-за того, что когда-то безымянный немецкий художник изобразил господаря пирующим среди мертвецов с кубком то ли вина, то ли крови, поднесенным к алым губам?
Карпаты — страна вампиров. Это приходится слышать даже в самих Карпатах: надо же как-то привлекать туристов! Но и за сотни километров от Карпат и за тысячи лет от современности легенды о мертвецах, пьющих кровь живых, леденили сердца людей. Правда, существа эти не были вампирами в строгом смысле слова, но в крови нуждались не меньше.
С древнейших времен красная жидкость, текущая в человеческих артериях и венах, была не просто символом, но синонимом жизни и человеческой души, и цвет ее считался цветом жизни, любви, плодородия, в отличие от белого — цвета смерти. "Душа всякого тела есть кровь его", — говорится в библейской книге Левит. Кому же могла потребоваться эта волшебная жидкость? Конечно, тем, в ком жизни не было, — во-первых, злым духам, ведьмам, эльфам и прочей нежити. Во-вторых, мертвецам, тоскующим в мрачном загробном мире и мечтающим ожить. Недаром еще в глубокой древности люди в особые дни года, когда грань между миром живых и миром мертвых становилась тоньше (обычно это случалось в зимнее и летнее солнцестояния), мазали себя белой краской, чтобы покойники приняли их за своих и не тронули. Со временем царство мертвых "благоустроилось" благодаря религии, и страсть к крови стали приписывать только тем мертвецам, кто по разным причинам туда не попал — казненным, утопленникам, колдунам, — одним словом, всем, кто не был похоронен должным образом, с соблюдением всех необходимых обрядов.
Обоим категориям любителей крови издревле приписывали множество злодеяний. Древние вавилоняне верили в демоницу Лилит, которая по ночам прилетала к колыбелям младенцев и пила их кровь. В еврейских преданиях Лилит стала первой женой Адама, прекрасной и порочной, — похоже, ее объединили с другим духом, суккубом, который, являясь по ночам к мужчинам в образе красивой женщины, отбирал их сексуальную энергию, которая, как и кровь, воплощала в себе жизненную силу. У древних греков было немало легенд о том, как умершие возлюбленные приходили к юношам, похищая их жизнь, — одну из них пересказал Гёте в "Коринфской невесте". У тех же греков возникли легенды о духах и женском обличье, которые по ночам пили кровь людей, большей частью младенцев. Их называли ламии, ампулы, стриги — последнее слово в современной Италии означает ведьму, а в Румынии вампира (strigoi).
Но все эти существа были бесплотными духами, лишь для вида принимающими людской облик. Вера в оживших мертвецов, прежде бывших обычными людьми, пришла в античный мир из других краев — прежде всего, с севера Европы, от суеверных кельтов и германцев. Записывать истории о них начали еще в раннем Средневековье: так, в 1031 г. на церковном соборе в Лиможе рассказали, что тело некоего отлученного от церкви рыцаря каждое утро находили далеко от его могилы. О таких же случаях говорится в "Истории английских королей" Уильяма Ньюбургского (1196) — когда в округе начинали пропадать или неожиданно умирать люди, местные жители первым делом шли на кладбище. Вскрыв гроб какого-нибудь нечестивца или колдуна, его, как правило, находили неразложившимся и румяным, с губами, испачканными свежей кровью. В этом случае труп следовало проткнуть мечом ("холодным железом", которого боится нечисть), а потом сжечь и развеять по ветру.
В Англии таких мертвецов называли cadaver sanguisugus (кровососущий труп). В Венгрии использовали более емкое название — "вампир", происходящее, по мнению ученых, от славянского "упырь". Упыри, правда, были не ожившими мертвецами, а духами людей, погибших неестественной смертью, — это доказывает, что обе категории по-прежнему четко не разграничивались. В польском и чешском языках вампира до сих пор называют "упырь". В Греции кровососов прозвали тоже славянским словом "вриколак" (вурдалак), означающим нечто другое — оборотня, получеловека-полуволка, тоже страдающего неумеренным аппетитом к крови. В Румынии вампир — "стригой" или "морой", в Болгарии — "полтеник", в Хорватии — "кошкима", в Албании — "кукути", у цыган — "мулло". У немцев был свой вампир — "ночной жеватель" (Nachzehrer); считалось, что он, лежа в могиле, непрерывно жует, насылая на живых чуму и другие болезни. Чтобы усмирить предполагаемого вампира, его рот набивали камнями.
В XIV веке Центральная Европа пережила настоящую эпидемию вампиризма, совпавшую со страшной эпидемией чумы. В панической неразберихе людей нередко хоронили живыми, а потом, когда по соседству кто-нибудь внезапно умирал (что при эпидемии опять-таки не редкость), гроб открывали и видели покойника скорчившимся и перепачканным кровью — ведь он отчаянно пытался выбраться из своего плена. В 1343 году прусский барон Штейно де Реттен, умерший от чумы, был похоронен с почестями, а через несколько дней разнесся слух, что его видели вне могилы. Пришлось открыть гроб и пронзить останки барона мечом. Лишь гораздо позже распространилось поверье — тоже пришедшее от славян, — что протыкать вампира нужно не железом, а осиновым колом, после чего обязательно отрезать голову, опрыскать тело святой водой, а потом сжечь (вместе с головой).
