— Я не всегда за-заикаюсь, — сказал Игорь. — То-о-только к-когда волнуюсь.
— Георгий Николаевич, ну и п-пусть заикается! Будет еще какая-то к-краска, — сказала Лика. — К-как вы считаете, Андрей?
— П-по-моему, д-да, — сказал Петров.
Петров тоже заикался.
— Пусть за-заикается, — сказал Гена. — Нормально.
И Гена тоже немного заикался.
— Ну, д-давайте рискнем, — от такого количества заик у меня тоже стал язык заплетаться.
Сняли Игоря на пленку, посмотрели и утвердили.
По роли Саша стрижется наголо. А поскольку снимали то начало, то середину, то финал, — и Саша то с шевелюрой, то стриженый, — актера надо было подстричь наголо и сделать парик. Подстригли Игоря под ноль и заказали парик.
А Лика привела Женю Стеблова.
— Георгий Николаевич, т-только вы меня не убивайте, но этот лучше. Хоть и высокий.
Сняли Женю на пленку, посмотрели… Действительно лучше.
— К-кошмар! — сказала Лика Ароновна. — Я звонить не буду. Георгий Николаевич, вы мужчина!
Я позвонил. Когда Игорь узнал, что не снимается, он так обозлился, что час поносил Лику, меня, Петрова, Шпаликова, съемочную группу и весь советский кинематограф. И ни разу не заикнулся! А ведь волновался. Может, мы его вылечили?…
Извода Ролан
Роль человека, которого гипнотизируют, я пригласил сыграть Ролана Быкова. Приезжаем на съемку — нет Ролана.
Звоню ему в монтажную.
— Сейчас, Гия. Чуть-чуть по-другому склею эпизод и приеду.
Он монтировал свой фильм. Ждем — нет Ролана. Посылаю ассистента. Ассистент возвращается:
— Быков говорит, сейчас два кадра переставит и приедет.
Ждем — нет Ролана! Поехал за ним сам, — благо «Мосфильм» от Парка культуры недалеко. Захожу в монтажную.
— Все, Гия, я готов, — говорит Ролан. — Едем. Только сейчас эти кадрики местами поменяю.
— Ну, поменяй.
— Все… Хотя… Как же я не сообразил — надо общий план сразу после крупного переставить!
— Поехали. Завтра переставишь.
Почти насильно вытащил я его на съемку. Снимаем: идет Ролан, оглядывается на ребят и уходит. Сняли три дубля.
— Снято.
— Подожди! Гия, давай еще! — говорит Ролан. — Давай, что он не просто гуляет, а вышел познакомиться с девушкой. Ищет невесту.
Сняли.
— Давай еще. Давай так: он грамм сто пятьдесят принял.
— Что, качается?
— Да нет, просто вот так идет, — показал Ролан.
Сняли еще. Потом еще — пиджак не надет, а он несет, держа за вешалку пальцем. Надо сказать, что все варианты у Ролана были хорошие. После девятого дубля Ролан говорит:
— Давай еще вариант. Он оглянулся, испугался, но девушка ему понравилась.
— Дальше пленку за свой счет покупать будешь, — сказал я. — Все, хватит.
На следующий день опять пришлось за ним ехать в монтажную, опять он перемонтировал тот же эпизод и на съемках та же история — бесконечные поиски вариантов.
Мне было приятно, что есть еще кто-то, кто изводит соратников почти так же, как я.
Музыка для американского президента
Опять к съемкам нужна была фонограмма. Опять я долго мучил Петрова, и опять он в итоге написал замечательную мелодию. Сегодня кто-то видел фильм «Я шагаю по Москве», кто-то — нет, но музыку эту помнят все.
И каково же было мое удивление, когда я увидел по телевизору, что под эту музыку, под которую у меня в фильме шагали Колька, Володя и Саша, по ковровой дорожке мимо почетного караула идут Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев и Президент Соединенных Штатов Ричард Никсон!
И песня до сих пор звучит. И слова ее стали почти хрестоматийными — их даже пародируют. А придумались они так.
Снимали мы памятник Маяковскому для сцены «вечер, засыпают памятники». Юсов с камерой, операторская группа и я сидим на крыше ресторана «София» — ждем вечерний режим (когда небо на пленке еще «прорабатывается», но оно темнее, чем фонари и свет в окнах).
— Снимайте, уже красиво! — донеслось снизу.
Внизу появился Гена Шпаликов. Гена знал, что сегодня нам выдали зарплату и не сомневался, что мы после съемки окажемся в ресторане.
— Рано еще! — крикнул я ему сверху. — Слова сочинил?
— Что?
Площадь Маяковского, интенсивное движение машин, шум — очень плохо слышно. Я взял мегафон.
— Говорю, слова к песне пока сочиняй! — сказал я в мегафон.
Песня нужна была срочно — Колька поет ее в кадре, а слов все еще не было. Последний раз я видел Гену две недели назад, когда давали аванс. Он сказал, что завтра принесет слова, — и исчез. И только сегодня, в день зарплаты, появился.
— Я уже сочинил: «Я шагаю по Москве, как шагают по доске…»
— Громче! Плохо слышно.
Гена повторил громче. Вернее, проорал.
Людная площадь, прохожие, а двое ненормальных кричат какую-то чушь — один с крыши, другой с тротуара.
— Не пойдет! Это твои старые стихи — они на музыку не ложатся. Музыку помнишь?
— Помню.
— Если не сочинишь, никуда не пойдем.
— Сейчас! — Гена задумался.
— Можно снимать? — спросил я Юсова.
— Рано.
— Сочинил! — заорал снизу Гена. — «Я иду, шагаю по Москве, и я пройти еще смогу соленый Тихий океан, и тундру, и тайгу…» Снимайте!
— Лучше «А я»!
— Что «А я»?
— По мелодии лучше «А я иду, шагаю по Москве!»
— Хорошо — «А я иду, шагаю по Москве…» Снимайте! Мотор!
— Перед «А я» должно еще что-то быть! Еще куплет нужен!
— Говорил, не надо «А»! — расстроился Гена.
Пока Юсов снимал, Гена придумал предыдущий куплет («Бывает все на свете хорошо, / В чем дело, сразу не поймешь…») и последний («Над лодкой белый парус распущу / Пока не знаю где…»)
— Снято, — сказал Юсов.
Если бы съемки длились дольше, куплетов могло быть не три, а четыре или пять.
Песню приняли, но попросили заменить в последнем куплете слова «Над лодкой белый парус распущу / Пока не знаю где»:
— Что значит «Пока не знаю где»? Что ваш герой — в Израиль собрался или в США?
Заменили. Получилось «Пока не знаю с кем». «Совсем хорошо стало, — подумал я. — Не знает Колька, с кем он — с ЦРУ он или с Масадом».
…Нас возвышающий обман
Фильм вышел на экраны. Кому-то он нравился, кому-то нет. Говорили: «Вчера Хрущев велел показать советскую жизнь позитивно, а сегодня вы подшустрили и преподнесли на блюдечке то, что заказано». А писатель Владимир Максимов даже сказал, что теперь нам руки не подаст. Гена очень расстроился:
— Чего это они? Может же фильм быть — как стихотворение. Написал же поэт: «Мороз и солнце, день чудесный…»
