У Шляпникова преимущество было в том, что он несколько лет жил за границей как рабочий. Работал то в Англии, то во Франции, знал французский язык прилично, по-моему, знал и по-английски. Человек способный, пишущий, написал несколько работ, воспоминания о дореволюционном периоде, когда он начал работать… Активный, оборотистый человек. Был одним из мужей Коллонтай. Качался в сторону Бухарина еще до революции. Говорил: «Не слишком ли резко Ленин критикует Бухарина?» Собственно, из нас троих, кто был в России перед февральской революцией, Шляпников оказался в «Рабочей оппозиции», Залуцкий – у Зиновьева в оппозиции, один я остался без оппозиции. А вот теперь тоже попал в оппозицию!
24.08.1971
…Молотов вспомнил, как встречал новый, 1916 год в Манзурке, в Иркутской ссылке:
– Старые революционеры, эсеры, пели «Марсельезу», а мы, молодежь, в другом углу – «Интернационал». Мы с ними поругались и разошлись, ушли от них. Пили водку, самогон и местное пиво, чалдонское. На другой день у меня сильно голова болела. Думаю, в чем дело? Спрашиваю, что это за пиво мы пили? Оказывается, чалдоны в него для крепости добавляют куриный помет.
Пейте коньяк! Его пьет весь советский народ устами своих лучших представителей! – и выпил две рюмки – не сразу, конечно.
11.05.1978
– С конца сентября до апреля 1916-го я дожил в Манзурке и удрал. Договорился с одним – довезет на подводе до Иркутска, 170 верст. Нужен был паспорт. Я не признавал никаких фальшивых паспортов. Во время войны с этим можно было надолго загреметь по суду. У меня оба раза до этого не доходило, улик не было.
Была одна семья, жена в ссылке, а муж – адвокат, меньшевик. Редкий случай: муж за женой поехал в ссылку! Жена за мужем – это было довольно часто тогда. Она – эсерка-интернационалистка Вера Петровна Булич, дворянского происхождения. Потом работала в ВЧК. Она ко мне довольно хорошо относилась, мы оба интернационалисты. Она мне устроила паспорт своего мужа, но какой паспорт: Самуил Маркович Брауде! За еврея сошел! По дороге что-то показать надо, долго не будут разбираться.
А вот когда приехал в Москву, в Петербург, там могли засечь, надо было найти что-нибудь более подходящее. Организация партийная помогала, деньги на дорогу подбрасывали, следили за своими. Надо же вытащить обратно! Старался получать паспорта реальных людей, которые живут и вне подозрений. Был паспорт моего друга Аросева, потом Николая Ивановича Смирнова. На паспортах проваливались. И партбилетов, само собой, не было. Народу было не так много. Заводить канцелярию?
Мне говорят: напиши, напиши! Некогда.
Я зажился так!
28.12.1977, 11.05.1978, 24.07.1978
– Убежал я: Самуил Маркович Брауде. Приехал под Питер, в Озерки, район такой. Снимаю квартиру, даю задаток.
«А как ваша фамилия?» – «Моя фамилия Каракурчи». – «Не грузин будете?» – «Нет, я немного греческой крови. Яков Михайлович Каракурчи».
Война была Мне же 26 лет, я здоровый парень. Поймают – не то что на фронт, а посадят крепко по случаю войны. Этого уже не хотелось.
Иду я по Литейному проспекту в Питере, навстречу – старый знакомый, Демьян Бедный. Разговорились, он привел меня к себе на службу – работал в каком-то кадетском общественном комитете. Большой кабинет у него, барином сидит.
«Ну, как живешь?» – спрашивает. «На нелегальном положении. По паспорту – Яков Михайлович Каракурчи». – «Кто такой?»
Я рассказал ему, что это тоже студент, но горбун, из Мелитопольского уезда. Один мой товарищ познакомил меня с ним. Он согласился дать мне свой паспорт – у него был студенческий вид на жительство от своего уезда.
«Так ты горбун?» – хохочет Демьян. Веселый был человек. Ну он устроен был неплохо, что и говорить… А осенью того же 1916 года начались кронштадтские волнения моряков. Пошли аресты.
Этот Каракурчи передает мне через товарищей, коммунистов: «Отдай мне мой паспорт, а то тебя еще могут забрать, и я погорю». Пришлось отдать, куда денешься? И вот я опять стал метаться со всякими паспортами, один менял, другой… А я говорил уже, что провокаторов было много, невозможно проследить, откуда идет паспорт. И я брал документ только у тех, кого знал.
Я поехал в Орел, там был у меня один знакомый, бывший студент Потехин. Он входил в нашу большевистскую организацию. Ему взбрело в голову: «Что я буду учиться, кончу университет, куда-то потом пойду, опять жизнь буржуазная, лучше буду заниматься культурой России». И бросил учебу, и стал распространять прогрессивную литературу – у его отца в Орле был книжный магазин. Глупость, конечно, но очень хороший парень был, честный человек, потом работал в Институте марксизма-ленинизма
А я знал, что он туберкулезник и освобожден от воинской повинности. Приезжаю в Орел: «Здравствуй, Александр Степанович!» Он мне: «С чем приехал?» – «Да вот, за твоим паспортом. Живешь ты дома, прописан, слава богу, тебе паспорт не нужен, а я поживу пока».
Фотокарточки тогда не требовалось, фотография не так была развита, но нужно было, чтоб возраст соответствовал. Война, а я самого такого призывного возраста. Почему я освобожден? Вот горбун. Значит, освобожден по статье такой-то… Для туберкулезников тоже статья была. Так я и встретил февральскую революцию Александром Степановичем Потехиным. И тогда пришлось выправить свой паспорт.
Только за пять месяцев, с сентября 1916-го до февраля 1917-го, сменил шесть фамилий.
– Про вас, про Сталина говорят, что вас столько раз арестовывали, что вы все выходы, все лазейки знали, а потом так советскую тюрьму прижали – никуда!
– Это да. Конечно.
08.03.1974
– С осени 1916 года до революции я был в подполье. Никуда не уезжал из Питера Только в Эстонию за паспортом. Там был один старый большевик, который в «Правде» работал, старше меня. Это был, безусловно, риск, но удалось прожить до революции без ареста. А легализовался я как Молотов.
– Какая у вас партийная кличка была?
– Партийной клички я не помню, а вот в нашей студенческой организации, это вначале, у меня кличка была «Дядя». До первой ссылки. А потом я был «Алексей Петрович». Фамилии не было.
– А Молотов – когда?
– В 1915 году во время войны я напечатал одну статью в легальном большевистском журнале «Вопросы страхования». Рабочие знали – журнал о страховании рабочих. Единственный большевистский журнал, сохранился во время войны. Вот там я подписался: Молотов.
Моя фамилия Скрябин для меня очень трудно выговаривается, когда волнуюсь. Много согласных. Поэтому я искал наиболее простую фамилию, легко выговариваемую. И колебался: либо «Махов» назвать себя, либо «Молотов». Для меня выговаривать удобно, когда волнуешься.
