что порой даже мы, художники-профессионалы, упускали из виду в суете будней. Правда, свою концепцию, свое видение образа он не навязывал, но всегда было такое ощущение, что ты вступаешь в дискуссию не с партийным работником, а с эрудированным искусствоведом.
Надо было видеть, как Петр Миронович увлеченно слушал собеседника. Ему всегда доставляло удовольствие дойти до самой сути той или иной проблемы, и становилось понятно, что перед тобой собеседник с широким кругозором, ясным мышлением, безоговорочно, как скульптор, отсекавший все второстепенное, умевший принять в сложной обстановке самое разумное и логичное решение. Бывали случаи, и нередко, когда он отменял свое же решение, если убеждался в более весомых доводах оппонентов.
Петра Мироновича все мы знали как человека эмоционально страстного, но его суждения были объективными. Отсюда — и предельное доверие, и тактичность в разговорах на любую тему: будь то обсуждение проекта мемориального комплекса «Хатынь» или Кургана Славы, застройки нового микрорайона в Минске или экспериментального поселка в Вертилишках.
Помнится, возникла конфликтная ситуация при возведении памятника «Прорыв» в Ушачах. Решили посоветоваться с Петром Мироновичем. Он прилетел на вертолете. Вышел из кабины усталый, озабоченный. В таком состоянии видеть его мне не доводилось, и, чтобы разрядить обстановку, я попытался было пошутить: «Петр Миронович, а с высоты план красив?» «Да... И план красив, и пейзаж — тоже. А вот поля — лысые...»
В тот год весна не баловала дождями, и забота о будущем урожае была у первого секретаря ЦК Компартии республики на первом плане. Осмотрев место, где предполагалось возвести памятник, поговорив с людьми, Петр Миронович заметил: «Завершайте задуманное. Делайте для потомков добротно. Ведь это страницы нашей партизанской истории...»
Думаю, не ошибусь, если скажу: наиболее полно и емко Петр Миронович рассказал о себе сам — сыновней верностью Родине, которую бесстрашно защищал, ответственной работой, пламенным словом трибуна — короче, всей своей жизнью. Жизнью яркой, как факел.
Своими воспоминаниями о Машерове поделился Заир Азгур (1908—1995), народный художник СССР:
— С Петром Мироновичем мы дружили. Земляки же. Неподалеку от деревни Молчаны, где родился, была деревенька. Там проживал Мирон Машера. Это уже потом они стали Машеровыми.
Он заходил в мою мастерскую. Я за свою жизнь сделал около тысячи скульптурных портретов. Высокий гость всматривался в лица деда Талаша, батьки Миная, Янки Брыля, Янки Мавра, Канта, Гете, Шиллера...
А затем рассуждал о героях, мыслителях и, похоже, сверял с ними свои шаги.
Петр Миронович — из тех людей, руководителей, которым суждено быть любимыми не только соратниками, но и всем народом. Художники, писатели, архитекторы, кинематографисты Беларуси будут помнить его откровенные беседы по самым жгучим проблемам искусства. 0н был мечтателен и своими деяниями опережал время.
Как говорил писатель Антон Чехов, «авангарду всегда трудно». Сложно было пробиваться с новыми подходами, определявшими стратегию будущего. Но Машерову, человеку трудолюбия, подвига и ясно осознанной цели, это удавалось.
Леонард Москалевич, заслуженный архитектор Республики Беларусь, академик Российской академии архитектуры и строительных наук, профессор Международной академии архитектуры в Софии, считает, что белорусский народ богат талантами. Издревле и в наше время в его среде вырастали и вырастают замечательные люди, которые вписывали и вписывают яркие страницы в развитие родной Беларуси, ее экономики, культуры, градостроительства, архитектуры. К числу таких людей земли белорусской принадлежит Петр Миронович Машеров. Природа наделила его талантом партийного и государственного деятеля, сильным характером, энергией, несгибаемой волей, мужеством, любовью к Родине, людям, семье.
Новым поколениям Петр Миронович оставил рукотворные дела: индустриальные гиганты и электростанции, аграрные комплексы, обустроенные экспериментальные сельские поселки, колхозы («Рассвет», «Прогресс», «Октябрь», «Советская Беларусь», «Чырвоная змена» и др.), пять возведенных городов (Светлогорск, Солигорск, Новополоцк, Новолукомль, Белоозерск), развивающийся Минск, метрополитен, аэропорт «Минск-2» и многое др. Вклад Машерова в развитие экономики, образования и культуры Беларуси поистине огромен.
Леонард Викторович рассказал:
— Мне посчастливилось работать в Центральном Комитете партии под руководством Петра Мироновича. Вспоминается такой случай. В 1974 году в ноябре месяце готовился Пленум ЦК КПСС по вопросу градостроительства. Предполагалось выступление Машерова. Он попросил меня, как профессионала в этом деле, кратко, на одну страницу изложить актуальную проблему. Поразмыслив, я написал, что необходимо воссоздать Академию архитектуры СССР, и обосновал почему. Петру Мироновичу идея понравилась. К сожалению, ее недооценило тогдашнее руководство страны.
Машеров постоянно общался с архитекторами, поддерживал творческие начинания. Во время строительства второй очереди здания ЦК спросил у меня, есть ли замечания по пристройке. Я ответил: «Да, есть». Тогда он поручил второму секретарю ЦК А. Н. Аксенову и мне рассмотреть их и доложить ему. Пригласили автора проекта пристройки и спросили: «Все ли согласовано с А. П. Воиновым, автором действовавшего здания ЦК КПБ?» Оказалось, что нет. Пришлось П. П. Кракалеву идти к Александру Петровичу Воинову. Согласовали фасады. «А интерьеры,— сказал он,— ваши решения». Петр Миронович принял внесенные предложения. С окончанием работ здание обрело единую архитектурную композицию.
Своими воспоминаниями об отце поделилась старшая дочь Петра Мироновича Наталья Машерова:
— Все тревоги, заботы, победы республики жили в нашем доме. Это и была личная жизнь отца. И мы с ранних лет научились радоваться солнцу и дождю не потому, что можно загорать или грибы собирать. Во времена засухи или длительных губительных дождей мы по утрам бежали к окну с надеждой, что наконец-то установится нужная хлебного колоса погода.
Отец ни на йоту не менялся, когда надевал комнатные тапочки. Требовательность Петра Мироновича к себе становилась нравственной нормой для нас, его детей.
Вспоминается папин день рождения, который он не любил отмечать, не любил застолий (хотя был по-настоящему хлебосольным), тем более в его честь. И в свои 55 вернулся с работы, как обычно, после десяти вечера. Мы ждали за семейным пирогом. Когда отец пришел, на нем лица не было. Пытался быть веселым, не омрачить вечер. И вдруг разговорился о том, что давило сердце, ни на мгновение не освобождало ум. Он проголосовал за исключение из партии коммуниста, на организаторский талант которого возлагал большие надежды. А тот сперва думал о себе и своем благе, потом — о людях, которыми руководил. Отец спрашивал нас и себя: имел ли он право быть таким жестоким в решении судьбы человека? И мы успели включить диктофон и записать его размышления о сущности доброты руководителя, облеченного властью:
— Если кто-то ведет себя порядочно лишь по внешним (должность требует) причинам, а не по внутренним мотивам, то неминуемо крушение авторитета. Самоотверженность в труде и скромность в жизни, деятельная доброта и демократичность — вот нормы существования человека. Это фундамент,
