Хотя 13-й пустой флакон всю душу бередил ужасно.
Уж тридцать дней по Франции в пути,
Весь грязный, оборвавшийся, уставший,
И скоро надобно ночлег найти,
А где найти по времени и подходящий.
И вот нашлась песчаная пещера – темнота.
Он весь в грязи, и тыщи запахов к нему прилипли.
Бессонница – ив мыслях пустота,
И вши изъели голову – коростою налипли.
Как вдруг спасительная мысль пришла.
Он должен лучшим быть в подлунном мире.
Он вспомнил запах девушки, которая задушена была,
Тот запах оставался в голове, хотя ее давно убили.
Невдалеке чудесный водопад шумел,
Как раз, чтоб запахи убрать из задубелой кожи,
Он так отмыться той живительной водой сумел,
Что как новорожденный стал и с человеком схожий.
Он понял, дальше должен жить он только для того,
Чтоб лучшие духи создать единственные в мире.
Он должен этот запах уловить, и больше ничего
Не оставалось интересного в подлунном мире.
Но вот случилось, как-то он гулял,
Как вдруг увидел девушку в изящнейшей карете.
Почти что в обмороке он знакомый запах обонял,
Тот запах – тот единственный на свете.
И день прекрасный вдруг исчез как в никуда,
И солнца свет, и жаворонок высоко над полем,
Расплата здесь одна: иль радость, иль беда,
Такая уж досталась Жан-Батисту доля.
По следу запаха бежал он двадцать верст
И, изможденный, прибежал к закрытым городским воротам,
Характеристику от парфюмера страже преподнес,
Заботы стер со лба, покрытым потом.
Игра страстей – ведь человек перед тобой никто,
Живет и действует не сам – по принужденью,
Он не откажется от страсти ни за что,
Ни в будни полных дел, ни в воскресенья.
Красавица та дочерью известного купца была,
Росла в богатстве, неге и покое.
При общем обожании – в любви отца росла,
Цвела чудесной орхидеею на Божьей воле.
Купец в том городе имел огромный вес,
Он уважение завоевал своей работой.
А во дворце его – богатств не счесть,
И счастье дочери – единственная у него была забота.
На землю опустилась ночь – струилась тишина,
И запахи цветов все ароматом заполняли,
А девушка стояла у раскрытого окна,
И что за ней следят – ее глаза не замечали.
Там, за решеткой сада, в темноте,
Лицом прижавшийся к ограде плотно,
Герой наш наблюдал за нею, как во сне,
От запаха чудесной девушки пробит холодным потом.
При замке в городе большая фабрика была,
Картины из цветов рабочие изготовляли.
Процессы сложные – от выклейки красивых лепестков
До варки их в огромнейших котлах – секреты знали.
Наш Жан-Батист устроился одним из тех,
Простым рабочим по работе примитивной.
Он цель поставил пред собой – главнейшую из всех —
И знал, что к ней пойдет дорогой длинной.
Ночами долгими продумывал, как дальше жить,
То сотворить, чего на свете никому не снилось,
Духами Францию завоевать и покорить,
Чтобы в «нирвану» люди погрузились.
Вдруг гениальная идея в голову пришла,
Ведь запахи ладонями не соберешь, так быстро исчезают,
Идея та была изящна и проста,
Как раньше не пришла, наш Жан-Батист не понимает.
А сделал так: вытапливает жир белейший нутряной,
В процессе самогонном запах удаляет,
Обмазывает тело девушки он смесью той
И с тела девушки скребком снимает.
А лучше так – обмазывай все тело,
Материей тончайшей с головы до пяток оберни,
Затем материю, пропитанную жиром, выжми смело,
И в самогонный аппарат ту выжимку перенеси.
Вот с трубки кончика тот долгожданный запах вдруг
Пойдет – и если это он – то голову закружит,
И эти капли эталоном станут для духов, мой друг,
И в сотенных смешениях получишь то, с чем дамы дружат.
Вот проститутку пригласил, разделась девушка для дела,
Тут грудь обвисшая, истерзанное тело, худоба.
Он жир в тазу перемешал, чтоб нанести на тело,
И получил удар от проститутки – вот беда.
Пришло наитие – с живыми тут не сладишь,
Объекта для экспериментов не найдешь,
Тут только с мертвой девушкой поладишь,
Тут только с мертвой запахи возьмешь.
Вечерняя пора – почти уснувший городок.
В отличье от больших, довольно чистый и опрятный.
А что живут в раю, всем жителям там невдомек,
Они ведь думают – в Париже жить приятней.
Удар в лицо от проститутки даром не прошел,
Убил и задушил несчастную девчонку,
И жир тот вытопленный цель нашел,
Струей с материи в сосуд полился тонкой.
Бесчисленные ночи в тесной комнатке без сна,
В экспериментах – записи и выводы слагались,
Работа днем на фабрике – дневная суета,
В работе гения почти не отражались.
Ночь – тишина – вот одиноко девушка идет домой,
Из подворотни вдруг рука на рот – не закричит отчайно,
Труп тащит Жан-Батист по улице кривой,
Дрожит, чтоб кто-то не увидел и не закричал случайно.
Домой – добычу поскорей раздеть,
Обмазать жиром, тканью обернуть да поплотнее,
Затем все снять и труп куда-то деть,
За следующим в путь – да поскорее.
Десятки девушек злодеем уж умерщвлены,
И все из-за флакончика всего-то весом 40 граммов,
Не стало в городе привычной суеты.
Замолкло, притаилось все от страха не задаром.
Отец Лауры время не терял – собрал верховный суд,
Все лица бледные, не знают, что и делать,
В отчаянье, что девушек всех в городе убьют,
Все поняли, что в городе убийца массовый – он без предела.
Но жизнь есть жизнь, и молодость – она ведь молодости брат —
По паркам-насаждениям гуляет смело,
Нет фейерверков, и колокола, как прежде, не звенят,
Но все равно не ожидает молодость конца от беспредела.
Серебряной струей внизу река чудесная течет,
И вдруг по ней труп молодой плывет, качаясь,
Испуг – там девушка в водоворот
Вдруг попадает, и прекрасное лицо в нем исчезает.
Собака разрывает землю, и находка вдруг:
Коса чудесная девичья из земли вдруг появилась,
Так новая красавица вошла в смертельный круг,
Круг, из которого костями объявилась.
В подвале фабрики стояла колба из стекла,
И в полный рост в воде там девушка качалась.
Там, где должны быть розы, там была она,
И грудь красивая в ней лепестками облеплялась.
А дальше – больше, не было конца
Там преступленьям – жизнь казалась крахом.
Сомненья и волненья так запутали отца,
За дочь свою дрожал он в страхе.
Ночь, тишина и стол, на нем красавица лежит,
Над нею Жан-Батист стоит, склонившись,
Скребком он жир снимает, что в себе таит
Ту каплю красоты, которую в 13-м флаконе ищет.
И стало так, что жизнь в том городке как будто умерла,
