Как вам понравилась причина отказа Мих. Александровичу? Если б не он сам мне написал, я бы не поверил. Я почти предсказывал Фонвизину, что его не пустят, если он сам не напишет форменного письма со всеми условленными фразами; я видел образчик этого у С. Г. Болконского], которому Александр Раевский его прислал. Ужасно на это решиться…
Очень бы желал, чтоб Михаил Александрович выписал меня в Тобольск, – может быть, тамошний врач помог бы мне…
Вы, верно, знаете, что Семенов, наконец, асессор и начальник отделения с 3500 р. жалования. Чижов также произведен в прапорщики и правит должность старшего адъютанта в штабе. Мне все это пишет мой племянник Гаюс из Омска…
Семенов сам не пишет, надеется, что ему теперь разрешат свободную переписку. Вообразите, что в здешней почтовой экспедиции до сих пор предписание – не принимать на его имя писем; я хотел через тещу Басаргина к нему написать – ей сказали, что письмо пойдет к Талызину. Городничий в месячных отчетах его аттестует, как тогда, когда он здесь находился, потому что не было предписания не упоминать о человеке, служащем в Омске. Каков Водяников и каковы те, которые читают такого рода отчеты о государственных людях?
Верный ваш И. П.
41. А. П. Барятинскому[169]
[Туринск], 10 июня [1840 г.].
Любезный Александр Петрович, я отправил твое письмо к брату. Не знаю, будет ли успех, – желаю искренно, чтоб дела твои поправились. Я не знаю, знаком либрат с Бобринским, – от него никогда не слыхал об этом знакомстве. Я просил его постараться устроить. Во всяком случае, Николай уведомит, чем кончилось дело.
Скажи Павлу Сергеевичу, что я сегодня не могу ответить на его письмо с Степаном Яковлевичем. Впрочем, я к нему писал в прошедшую субботу с Погодаевым – мое письмо было как бы ответом на то, которое теперь получил от него. С Погодаевым я послал для Натальи Дмитриевны облатки, в переплете «Наль и Дамаянти» и газеты Петру Николаевичу от Матвея.
Евгений вместе со мной жмет тебе руку. Мы здесь живем спокойно, вдали от вашего губернского шума. Может быть, зимою, если позволят власти, я побываю у вас.
Степан Яковлевич привез два экземпляра произведения Кюхельбекера Нашла коса на камень[170] с надписью самого автора мне и Оболенскому. Попроси Павла Сергеевича, чтобы он объяснил, откуда явились к нему эти творения – верно, он их нам прислал. Я в 39-м году в Иркутске купил эту фарсу и там ее оставил. Никак не воображал, чтобы опять явилась ко мне эта пустая книжонка бедного нашего метромана Вильгельма.
Между тем прощай – сегодня много листков отправляю, а время отхода почты уже приближается.
Будь здоров.
Твой И. П.
10 июня.
Сегодня же отправляется и твое письмо в Петербург.
[Туринск], 14 июня 1840 г.
…Последняя могила Пушкина! Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если б я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России, хотя не всем его стихам поклоняюсь; ты догадываешься, про что я хочу сказать; он минутно забывал свое назначение и все это после нашей разлуки…
14 июня 1840 г., Туринск.
Сегодня писал к князю и просил его позволить мне ехать в Тобольск для лечения – нетерпеливо жду ответа в надежде, что мне не откажут в этой поездке. До того времени, если не сделается мне заметно хуже, думаю подождать с порошками, присланными Павлом Сергеевичем. Если же почему-нибудь замедлится мое отправление, начну и здесь глотать digitalis, хотя я не большой охотник до заочного лечения, особенно в такого рода припадках, которым теперь я так часто подвергаюсь.
Как вы поживаете, почтенный Михаил Александрович? Давно нет от вас известия. Надеюсь, что вы и добрая Наталья Дмитриевна здоровы и сколько возможно пользуетесь приятностями короткого сибирского лета. У нас теперь жаркое время, большею частью дождливое; однако это не мешает мне по вечерам в прохладные часы ходить по окрестностям нашего городка. Движение на чистом воздухе несколько успокоивает мое волнение. Днем большей частию дома чем-нибудь занят: нахожу развлечение в детях Ивашева; Машенька премиленькая девочка, очень умна и меня занимает. Меньшая ее сестричка Верочка преуморительная пышка, не говорит еще, не ходит, но жестами и ползком все выражает и всюду пробирается. Часто навещает мое уединение, мы с ней в большой дружбе. Петруша больной мальчик, вот уже три года ему, не может двигаться, в сильной степени английская болезнь. Жаль его, бедного, а помочь нечем здесь; делают все, что можно, пользы большой нет. Авось с годами укрепятся его силы, пока будет владеть ногами. Странно, что на лицо он чрезвычайно свеж, чего я обыкновенно не замечал в детях, подверженных этой болезни, Марья Петровна занимается огородом и цветами – большая до них охотница и знает хорошо это дело.
Извините меня пред добрым Бобрищевым-Пушкиным, что я сегодня не пишу к нему особо: он уверен, что я вполне чувствую и ценю его дружеское участие, не будет на меня сердиться, что я по вторичному его настоянию не начинаю еще предлагаемого курса лечения.
Авось мы свидимся, почтенный Михаил Александрович, душевно желал бы иметь это удовольствие и найти у вас в Тобольске здоровье, которого утрата сильно преследует меня здесь.
На случай приезда моего вы потрудитесь приискать мне квартирку в вашем соседстве; я не хочу и не смею вас беспокоить моим постоянным присутствием. Это значило бы злоупотреблять вашей добротой; у Бобрищева-Пушкина также не думаю поместиться: верно, у них и без меня довольно тесно. Вы прежде меня узнаете, будет ли мне дано позволение ехать, и тогда приищите мне уголок; я неприхотлив, как вам известно, лишь бы найти добрых, тихих хозяев, что, впрочем, не всегда легко.
Последние известия из Иркутска у меня от 3 мая: М. Н. мне пишет обо всем,[172] рассказывает о посещении в Оёк, в именины Лизы была у них с детьми и хвалит новый дом Трубецких, который на этот раз, как видно из ее описания, не соображен по теории Ноева ковчега. Все там здоровы и проводят время часто вместе.
Прощайте, добрый Михаил Александрович, дружески приветствуйте от меня Наталью Дмитриевну. Крепко обнимаю вас мысленно в надежде скоро лично это сделать.
Пожмите руку Пушкину и поклонитесь Барятинскому.
Все наши посылают вам и Наталье Дмитриевне поклоны.
Искренно преданный вам И. Пущин.
Скажите П. С, что я не намерен более путешествовать в известном вам фаэтоне – найду что-нибудь поспокойнее для моей преждевременной старости.
