Точно так же, как мы здесь гордимся своим участием в великой борьбе, так и Вы, фрейлейн Трунка, должны быть горды тем, что понесли в этой борьбе такую тяжелую жертву. Это не было и не будет напрасным! И за Вашего Мартина тоже обязательно отомстят! Выживание нашего великого Отечества, нашего стойкого и непобедимого народа, победа над нашими заклятыми врагами отчасти послужит платой за его смерть.
Вспоминая о наших павших товарищах, оставшихся позади, я буду вспоминать и о Вас, фрейлейн Трунка. Шлю Вам свой привет и выражаю искреннюю симпатию.
Хайль Гитлер!
Прюллер».
После морозного дня снова пошел снег и поднялся ветер. Все дороги сразу же замело, улицы стали непроходимы. Хочется надеяться на то, что это последняя агония зимы. Наконец-то мы получили из штаба батальона подтверждение, что нас перебросят отсюда в апреле. Предполагается, что мы вернемся в Германию или Румынию на отдых, а оттуда отправимся в Турцию.[102] Однако не важно куда, лишь бы это было подальше от России. А может быть, мы снова окажемся дома? Это было бы лучше всего.
Вчера к нам пришли трое дезертиров, скрывавшихся в здании фермы неподалеку. Моральный дух у противника очень низок. Большинство из солдат хотели бы дезертировать, но за ними стоит комиссар.[103]
Их кормят плохо и с большими перебоями, зато хорошо снабжают боеприпасами. Большинство из них прибыло из колоний для нарушителей закона и имеют сроки от десяти и более лет, которые им предстоит отбыть.[104] Они плохо обучены и вооружены. Забавный расклад. Но все это не имеет значения, лишь бы они вели себя тихо.
Что бы им ни говорили комиссары, они почти полностью верят в это – в то, что мы находимся на пороге катастрофы, что мы голодаем, что, если они пойдут в атаку, мы побежим от них как зайцы, что мы расстреливаем всех пленных, что у русских двадцать шесть батарей в Лещинках (!), что на подходе русский танковый батальон и т. д. Как же они глупы! Если бы они могли только представить себе, что их ждет через несколько недель!
Сегодня мы получили новое орудие со стволом из картона. Не смейся, он действительно из картона. И он действительно стреляет на дистанцию до 2 км. Пулями служат пропагандистские листовки – более ста штук. На расстоянии 2 км примерно в полутора метрах над землей они разбрасываются над поверхностью. Разве это не великолепно?
Важным фактором в этой войне, возникшим таким образом на горизонте, является пропаганда. И в этом отношении мы тоже бьем русских, мы фактически здесь идем на огромных дистанциях впереди них. В конце концов, у нас есть Геббельс!
Почта снова работает, по крайней мере иногда. Конечно, мы всегда недовольны ею и всегда мечтаем, чтобы она работала получше.
В ночь с 12-го на 13-е началась метель, которая длилась до этого утра. Мы никогда прежде не видели ничего подобного. Ничего не видно перед собой за десять шагов. Если тебе приходится идти от одной избы к другой, тебе для этого приходится выдержать целое сражение [с природой]. Домики занесло снегом прямо до соломенных крыш.
В нашей дыре было так холодно, что мы стояли вокруг плиты, закутавшись в меха – меховые шапки и муфты для ушей, перчатки, два или три одеяла. И все равно было так холодно, что невозможно выдержать. Ветер задувал сквозь щели и углы, и было очень мрачно. Такова настоящая русская зима. Если она продлится еще несколько недель, это очень испортит нам дело. А сегодня все снова нормализовалось. Должны подойти тылы и даже столь долгожданная почта, а в Щиграх тыловые подразделения получат почту уже завтра, а с ней и всякие лакомые вещи (шнапс, сигареты и т. п.). Как им это удается?
Новость, прозвучавшая в 22.00, стала для нас громадным сюрпризом. Фюрер наградил нашего командира Рыцарским крестом. Никто не ожидал этого, потому что он только что получил Германский крест в золоте. Он и сам не ждал этого. Все мы были ужасно рады. А телефонные звонки с поздравлениями не прекращались. В 24.00 мы снова слушали новости: «…обер-лейтенант Ханс Хеннинг Эйхерт награжден Рыцарским крестом Железного креста…» Вполне естественно, что квартирмейстер достал бутылку из «своих самых последних запасов». Мы должны были отпраздновать это. Теперь будем ждать дубовых листьев к этому кресту…
Разве выигрывает тот, кто больше всего лжет?
Мы уже испытали на себе ложь польского правительства. Своими собственными ушами, оказавшись в плену, мы слышали, как оно пыталось убедить своих солдат в том, что немцы сдаются целыми полками, что мы дезертируем сразу целыми дивизиями. И мы видели, как поляки, прослушав новости, от радости распевали свой национальный гимн. Это происходило между 22 и 25 сентября, когда польской армии уже не существовало, когда все их войска были уничтожены в их собственном логове или были взяты в плен.[105] А они были убеждены, что победят немцев и уже скоро маршем войдут в Берлин. Но они не победили!
Мы слышали ежедневные новости во Франции на немецком языке – это было запрещено, но мы постоянно ловили парижское радио, потому что уже находились во Франции, а наша аппаратура была слишком слабой, чтобы ловить сигнал немецких радиостанций. Каждый вечер мы слышали слова: «Немцы! Прекратите бесполезную, ненужную борьбу. Ваши дети падают ниц под смертоносным огнем наших пулеметов, как колосья пшеницы под взмахами серпа. Горы трупов громоздятся перед нашими укреплениями. Французская земля пропиталась кровью твоих мертвецов, Германия!» Каждый день в одно и то же время – те же самые однообразные слова.
Капитулировала Голландия, потом Бельгия. Произошли события у Дюнкерка: мы прорвались на Амьенском плацдарме и гнали противника перед собой. А радио Парижа продолжало лгать. Даже в ту ночь, когда немецкие войска вошли в столицу Франции, – та же ложь. А Франция не победила.
Когда наши дивизии смелым броском прорвались в районе западнее Кюстендила, а через три дня вышли к Ушкубу (Скопье) и к границе с Албанией, тем самым отрезав сербскую Южную армию,[106] сербы продолжали гнать миру свою ложь через эфир: они сильны, как никогда, немецкие армии повсеместно отброшены назад, потери немцев достигли сотен тысяч, трофеи в вооружении и боеприпасах невозможно пересчитать… и… и… и сербы не победили.
Потом мы стояли у реки Альякмон, у Стена-Портас, в разгар самого ожесточенного сражения за Грецию. И греки бросили против нас на самой сложной местности английские, австралийские и новозеландские войска. И они продержались против нас всего несколько дней, а потом лгали, что немецкое наступление остановлено. Греческая Македонская армия[107] сдалась («немецкие войска разбиты на всех фронтах»), над горой Олимп водрузили знамя Германии («фронт теперь стабилизировался»), мы вышли к горе Олимп («немцев отбросили назад»). А они все еще продолжали лгать, когда мы прорвались через Стена-Портас и непрерывно преследовали врага в череде бесконечных схваток от Ларисы до Фарсала. А они не победили.
