Что касается меня, товарищи или господа (черт вас разберет с вашей лукавой переменчивостью), то я не собираюсь менять ни ярлык, ни душу. Я — русский человек и, следовательно, ни предавать веру, ни рассчитывать на легкую жизнь не должен.
Вновь, кажется, теряю чувство меры. Надо успокоиться. Стакан чая, сигарета, десять шагов по ковру туда, десять обратно… Со стены смотрит на меня с укоризной Феликс Эдмундович Дзержинский. Я перед ним виноват. Оказавшись временно в кресле председателя КГБ, 22 августа я наблюдал публичную казнь его монумента на Лубянской площади и не вмешался, не разорвал на себе рубашку, не пошел на ликующую, одержимую злобной радостью толпу. Ищу себе оправдания, кривлю душой, мысленно обращаюсь к толпе: «Святая простота…» Феликс Эдмундович оказался в одиночестве. В середине дня 19 августа, когда ход событий был еще непредсказуем, я исполнил зарок и снял со стены портрет Горбачева. Каюсь, поколебавшись немного, снял и Ленина с Андроповым. На всякий случай… В демократию я верю, не верю «демократам».
Распорядок обычный. Доклад информации. Материалы для спокойных умов и, следовательно, восприняты не будут.
— Ничего, Михаил Аркадьевич, не огорчайтесь. Жизнь еще будет преподносить нам сюрпризы.
— Я и не огорчаюсь…
— В этом случае, коллега, прошу вас: поднимите повыше нос! Переживем!
Михаил Аркадьевич уходит несколько бодрее, чем вошел.
«…Откупори шампанского бутылку иль перечти «Женитьбу Фигаро»…» Где ты, воля?
Приглашаю Вадима Алексеевича пообедать. Погода ясная и теплая, березки и клены тронуты осенним золотом. Политические и административные бури бушуют над разведкой, а здесь, в Ясеневе, невозмутимо вычерчиваются на фоне голубого неба строгие контуры зданий, подметены дорожки, пострижены лужайки. Почему-то это вызвало раздражение Бакатина: «В стране творится черт знает что, а у вас здесь газончики…» И добавил: «Теперь вижу, что если КГБ — государство в государстве, то разведка — это государство в КГБ».
Все, кажется, как было и месяц, и год, и два назад. Памятник Ленину, пруд, купы деревьев, красная полоса, подчеркивающая шеренгу флагштоков. С красной полосы, однако, исчезли слова «Имя и дело Ленина будут жить вечно», на деревянном штакетнике остались только контуры букв. Трудно сказать, заметили ли сотрудники исчезновение надписи. Ни вопросов, ни протестов не было.
В столовой тоже есть изменения, и они, пожалуй, столь же многозначительны, как смена лозунгов. Скромный обед стоит двадцать рублей, выбор беднеет. Тревожно то, что очереди в столовых исчезли, — многие сотрудники, особенно многодетные, уже не могут позволить себе роскоши пообедать, приносят бутерброды из дома. Стыдно смотреть людям в глаза: мы, начальники, не в состоянии обеспечить своим офицерам сносный уровень жизни. Несколько десятков семей мыкаются по Москве без своей крыши над головой, ютятся у родственников, снимают квартиры за совершенно непосильные для них цены. Разведка набирала оперативных сотрудников по всей стране — самых талантливых, преданных, увлеченных, сорвала их с мест и теперь не может обеспечить обещанным жильем.
Как будем жить дальше?
Неспешно бредем с Вадимом Алексеевичем по дорожке, вполголоса разговариваем. Прошедшие недели еще больше сблизили меня с первым заместителем начальника ПГУ. Для меня оказываются необходимыми его здравый смысл, порядочность, знание людей, солидная невозмутимость. Послеобеденные беседы свободны и откровенны, можно говорить на любую тему, но последние дни мы неизменно возвращаемся к одному и тому же: что в действительности случилось 19–21 августа, каким образом дальновидный, хитрый, целеустремленный Крючков оказался в тюрьме, на что он рассчитывал, почему так нелепо, по-дилетантски проводились меры чрезвычайного положения?
Мы с Вадимом Алексеевичем вспоминаем недавние события день за днем, эпизод за эпизодом.
Начальник ПГУ и его заместители узнали о создании ГКЧП и введении в стране чрезвычайного положения утром 19 августа из сообщения по радио. Это факт, установленный двумя комиссиями — ведомственной и государственной. Тем же утром начальник ПГУ участвовал в совещании у председателя КГБ. День 19 августа проходил так.
Звонок дежурного: «Совещание в кабинете председателя в 9.30».
Если раннее утро начинается с телефонных звонков, добра не жди. Это вестники тревоги, нарушения нормального хода жизни. Мелькнула мысль: «Нормальной жизни уже не будет никогда».
Передаю информационной службе указание записывать на пленку передаваемые по радио тексты документов ГКЧП и отправляюсь из Ясенева на Лубянку.
Как обычно по утрам в понедельник, на улицах много машин, люди возвращаются из-за города. Очереди на автобусных остановках, народ спешит на работу. Спокойно в центре, обычная толкучка у «Детского мира», никаких внешних признаков ЧП.
В углублении коридора напротив кабинета председателя ждут 9.30 знакомые все лица — члены коллегии, начальники управлений. Все слегка подавлены, не слышно разговоров, не видно улыбок.
Крючков начинает совещание без предисловий; понять, что произошло, невозможно. По привычке делаю короткие пометки, по привычке про себя пытаюсь кратко, одной фразой, прокомментировать речь Крючкова. Получается: «Чрезвычайное положение введено с целью помочь в уборке урожая». Говорит Крючков отрывисто, он очень возбужден, завершает выступление примерно такими словами: «Работайте!» С предложением задавать вопросы не обращается. Мелькнула фигура Плеханова, начальника службы охраны, генерал совершенно подавлен. («Видимо, беспокоится о здоровье президента? Ведь он болен?») Какой-то ободряющий жест в его сторону сделал Крючков.
Расходимся понурые, обмениваемся не мнениями, а бессмысленными ругательствами вполголоса.
Внутренний голос подсказывает, что сейчас от Лубянки лучше держаться подальше, чтобы не нарваться на какое-нибудь поручение. Любителей загребать жар чужими руками в этом здании всегда было достаточно.
Возвращаюсь в Ясенево. Те же улицы, но по ним идут колонны бронетехники. То там, то здесь заглохшие машины, около них суетятся солдаты. В воздухе дизельный чад, как в худые времена в Кабуле. Колонны кажутся бесконечными, идут неспешно и, к нашему удивлению, останавливаются на красный свет светофоров. Явно происходит что-то не то.
Уличное движение продолжается обычным порядком и приходится задержаться лишь минуты на три на проспекте Вернадского у выезда на кольцевую дорогу.
Созываю своих заместителей, начальников подразделений, кратко излагаю ситуацию по крючковским тезисам, записанным отдельными словами и фразами.
