Вдруг он себя представил хамелеоном, о котором лаосцы говорили, что левый глаз его (хамелеона) смотрит влево и видит там славу и опасности, а правый глаз смотрит вправо и видит там бесславие и позор.
— А-а-а, — чуть не закричал Филонов, — да пропади пропадом эти кагэбэшники, будь что будет, — и, обессиленный, не раздеваясь, лег на диван и заснул тревожным сном.
На другой день, ни свет ни заря, по крестьянской привычке, Филонов проснулся и стал внимательно и скрупулезно, шаг за шагом, час за часом вспоминать встречу с Кейном. Вчера в состоянии сильного волнения он потерял способность здраво рассуждать. Теперь он связан по рукам и ногам, лишен свободы действий, общения, должен теперь выстраивать свое поведение, поступки в зависимости от указаний Кейна.
Он еще не осознал нутром, что Кейн — сотрудник ЦРУ. По-человечески Филонов понимал, но сознание того, что он сотрудник ГРУ — агент ЦРУ, враг своему народу, СССР, ГРУ, друзьям, товарищам, знакомым, семье, еще не пришло.
Филонов понимал, что самое сокровенное, дорогое, заветное, к чему он так стремился, что хотел понять, осознать и привнести свою лепту в укрепление ГРУ, страны, теперь он должен отдать врагу. Не друзьям, не товарищам, а тайно — врагу. Мысли блуждали между правдой и обманом, сердце наполнялось то ужасом, то тягостным сомнением, что-то давило, а потом незаметно отходило.
Самое странное, он не испытывал смущения, стыда, не чувствовал отступления от своих принципов. Свой поступок воспринимал не как идущий вразрез с собственными убеждениями коммуниста, гражданина великой страны, а так, как и должно быть здесь и сейчас.
Он не испытывал потребности сдерживаться от проявления своих патриотических чувств, душевных переживаний, настроений. Их не было, он чувствовал один лишь холодный расчет, натуру.
Тихо, еле слышно, шепотом, но решительно и твердо сказал: «Выбор сделан, возврата нет, я дал слово, и я не изменю слову», — и почувствовал душевное облегчение, успокоенность, гусли-мысли закончились.
— Теперь искренне, откровенно, простодушно, беззаботно говорить ни с кем нельзя, и это к лучшему. — Еще раз покопался в себе, но с радостью убедился — нет невыносимо тяжелого от душещипательного разговора, чувства сострадания, жалости, щемящей тоски, угрызения совести нет.
* * *
Кабинет резидента ЦРУ США в Алжире погрузился в табачный смог. Хозяин апартаментов сидел, развалившись в кресле, время от времени затягиваясь сладковато-пахучим дымом трубки. Он курил только табак «Черный капитан». Джазовая музыка струилась по кабинету.
— Вербовка Филонова проведена согласно плану. Он окончательно стал на позиции сотрудничества с нами. Я думаю, хорошее знание его морально-психологического портрета, так точно описанного Линдой Гудменсон и агентом Лю, «медовая ловушка», компромат и деньги сыграли не последнюю роль. То, что русский рассказал о себе и своей службе, само по себе закрепляет вербовку, не говоря уже о письменном согласии, — докладывал полковник.
— Сейчас главное в работе с агентом, — заметил резидент, ─ деликатная напористость и напористая деликатность. Используйте метод постепенного втягивания для получения серьезной информации, вспомните, как удав медленно проталкивает в себя жертву. Но не пытайтесь форсировать события, можете подавиться. Чаще вспоминайте советы Линды Гудменсон и мои, — с улыбкой уточнил резидент. — Не загружайте агента с первых шагов сложными заданиями. Вместе с тем чаще встречайтесь, но не переусердствуйте. Надо создать такие условия, чтобы он был сам заинтересован в добывании сейфовых материалов. Помните о материальном интересе. Агент должен чувствовать нашу заботу. Подчеркивайте его весомость, больше хвалите. Вы — опытный человек, я вам доверяю.
Кейн праздновал победу. В штаб-квартиру ЦРУ полетела шифровка за подписью резидента о вербовке советского офицера, получившего псевдоним «Этьен». Кейн прекрасно понимал: была выполнена главная задача командировки — приобретение агента. Резидент не раз его критиковал за бездеятельность и отсутствие конечного результата. Если бы не эта победа, уехал бы он из Алжира «холостым» — без вербовки агента, а Центр за такую пассивность по головке не погладит, могут и уволить. А сейчас оценят и дадут еще послужить за границей. Эти мажорные размышления прервал шеф, как будто уловивший нить рассуждений подчиненного.
— Эдвард, — резидент обратился по имени к полковнику, — придется продлить срок вашей командировки здесь, но одновременно считаю полезным с материалами дела на «Этьена» ознакомить вашего сменщика. Пять-шесть встреч с агентом проведите сами, исподволь готовя его к продолжению работы с коллегой. Это закрепит вербовку и создаст дополнительные гарантии его работы после возвращения в СССР. Сменщик должен будет подготовить агента к «выводу его в Россию» уже обученным и с необходимой экипировкой.
— Я вас понял, сэр, — отчеканил Кейн и с разрешения шефа покинул кабинет.
* * *
Итак, в посольстве СССР в Алжире заработал «крот» — агент ЦРУ «Этьен». Конспиративные встречи с ним проходили только на вилле Кейна. Агент, как заправский офеня, носил товар, за который купец платил ему щедрые деньги, правда, не из своего кармана.
Подкармливался средствами из оперативной кассы и сам Эдвард, завышая расходы на «подарки и представительские мероприятия» с обилием спиртного и продуктов питания. Подозрения возникли у самого агента, о чем он позже скажет на следствии.
Параллельно с этим шло освоение шпионского ремесла: давались подробные инструктажи о линии поведения, разъяснялись способы выполнения заданий, оговаривались сроки встреч и формы конспирации. Гонорары за «творчество» выплачивались регулярно в долларах, рублях, динарах, а также дорогостоящими сувенирами.
По личной инициативе Филонов занялся карате, активно стал набивать ребра ладоней. Потом наши сотрудники подтвердят его занятия в кабинете в 6-м ЦНИИ [29] во время визуального контроля.
На очередной встрече Кейн начал интересоваться конкретными советскими гражданами, находящимися в Алжире по линии КГБ и ГРУ. Затем проявил интерес к сведениям по алжирской армии. После того как американец приручил Филонова, дальнейшая работа с агентом была перенесена с виллы на конспиративную квартиру, где впервые Кейн почти в категоричной форме потребовал принести какой-нибудь документ о работе советского посольства, едва сдерживая свое частое дыхание, говорил быстро и дрожащим голосом. Задание «Этьен» выполнил, как говорится, качественно и в срок. Он сделал ксерокопию «Политического отчета Посольства СССР в Алжире». Угрызения совести промелькнули в голове за судьбу тех арабов и их семей, которые вступили в агентурные отношения с ГРУ. Но мучился он не столько потому, что из-за его предательства погибнут десятки доверившихся советской военной разведке людей, сколько потому, что несмываемо-грязное, отвратительное пятно этого предательства противоречило всему тому хорошему и чистому, что он когда-то находил и воспитывал в себе.
Придя после явки домой, он сначала сел за стол и с наслаждением пересчитал десять тысяч динаров. Этого ему показалось мало, и он вновь пересчитал деньги, сделал перерасчет на рубли, разложил на кучки по 1000 динар в каждой, вновь все сложил в одну пачку, удовлетворенно хмыкнул, мысленно похвалил себя и ненадолго представил себе судьбу сотрудников ГРУ, у которых эти арабы были на связи. Мурашки пробежали по спине, и казалось, что его окунули сначала в горячую, а потом в холодную воду. Это, конечно, не золотой дождь. Однако деньги радовали, и хорошо, что все это происходило в отсутствие жены. В родительском доме деньги держал отец, но тратили их после совета с матерью. А сейчас, без Тамары, он мог тратить как ему заблагорассудится.
Он уже считал себя стреляным воробьем. Часто стал посматривать на себя с восхищением, с восторгом и гордостью. «Вот тебе и колхозник, вот тебе и деревня, вот тебе „сапоги“, чего греха таить, свое преступное дело знаю. Главное, не терять голову и быть постоянно начеку, а каштаны таскать из огня можно, да и нужно».
