— Нет, не могу…
— Тогда примите другие меры! Сами видите, все повторяется, как в первый раз!
На экране кривая становится все более ровной. Присутствующие сестры пребывают в растерянности.
— Немедленно вызовите лечащего врача!
— Мы не знаем номера его загородного телефона.
В этот момент молоденькая сиделка делает маме знак выйти. Открывает своим ключом кабинет врача. Разумеется, его номер телефона на письменном столе. И он отвечает на первый же звонок.
— Быстро позовите практиканта.
Он дает ему точные указания. И когда через час приезжает сам, отцу уже лучше. Позднее он расскажет, что не испытывал никакой боли. Только ощущал в своей руке руку мамы. Вели бы не она и сиделка, карьера Луи де Фюнеса закончилась бы в пасхальный вечер 1975 года.
— Знаете, на сей раз его сердце выдержало тяжелое испытание, — сказали мне на другой день.
Вопреки пессимистическим прогнозам, больной быстро пошел на поправку. Однажды утром я нашел его палату пустой.
— Месье де Фюнес на обследовании?
— Нет, нет, он гуляет.
Я застал его в соседней палате оживленно беседующим с четырьмя больными в пижамах, ничуть не смущенными тем, что болтают с самим Луи де Фюнесом.
— Разрешите вам представить моего сына Патрика! Он врач. Видишь, у всех этих господ тоже был инфаркт: они были неумерены в еде, злоупотребляли соусами, — рассказывает он, жестами показывая, с каким трудом проходит пища по пищеводу, а те четверо кивают с видом проштрафившихся детей. — С обжираловкой покончено! У этого господина уже второй инфаркт, а он не бросает курить, — продолжает отец, указывая на господина, весьма похожего на Раймона Бюссьера [22].
Немного сконфуженный, «рецидивист» в халате лимонно-зеленого цвета подтверждает кивком головы.
— Господа, я вас покидаю! — заключает отец. — И не забывайте: надо ходить и ходить. Нет ничего лучше для укрепления строптивого сердца!
Дорогой читатель, позвольте дать вам совет: не увлекайтесь гимнастикой. Не курите. Не слишком переживайте, что прибавили в весе, и, как чумы, бойтесь диеты. Если вы в хорошей физической форме, вы куда быстрее поправитесь после любой болезни. Вопреки тому, что думал отец, он никогда не грешил излишествами, за исключением сигарет, да и то бросил курить двадцать лет назад. Ему удалось справиться с двумя инфарктами на удивление быстро. Уже через месяц он потребовал, чтобы его выписали. Это желание удовлетворили лишь после консилиума в составе трех белых халатов, которые поставили все точки над «i»: отныне ему придется считаться с врачами, людьми серьезными и «взрослыми». С шуточками Луи де Фюнеса покончено! И ни в коем случае никаких лакомств… Ему был предписан чрезвычайно строгий режим питания, который эскулапы огласили как приговор.
Лучшего всего — вообще ничего не есть. Каждый глоток сокращает жизнь. Масло и жирная пища — прямая дорога в ад. Из этого правила исключалось почему- то подсолнечное масло. Надо ли говорить, что бокал вина абсолютно недопустим: слишком большая нагрузка на сердечную мышцу, уже достаточно пострадавшую после двух инфарктов. Телятину надо варить и хорошо прожевывать. Потребление баранины, увы, влечет за собой увеличение триглицеридов. О свинине следует вовсе забыть…
— Лучше скажите, что мне не запрещено? — робко спросил больной.
— Вареная рыба не вызовет никаких проблем.
Врач выдержал паузу, прежде чем сообщить съежившемуся на стуле пациенту еще об одном запрете:
— Только никакой жирной рыбы, особенно семги! Торжественно предупреждаем: если вы съедите ложечку икры, можете считать себя, покойником. То же относится к фуагра. Зато, дорогой месье, вы имеете право по воскресным дням на несколько картофелин, поджаренных при температуре не выше восьмидесяти градусов.
Но самое худшее было впереди.
— Разумеется, профессиональную деятельность вы прекращаете окончательно. Не может быть и речи о съемках в новом фильме. Теперь все. И в особенности, господин де Фюнес, сохраняйте хорошее настроение! При таких болезнях это главное.
Едва вернувшись домой, отец позвонил мне в Тунис:
— Алло, это я! Я только что вернулся домой. Знаешь, мне прописали строгую диету! Меня только беспокоит, что сам врач придерживается такой же, он сам сказал. Видел бы ты его лицо эксгумированного покойника! Завтра мы уезжаем в Клермон. Спасибо, хоть жареную картошку разрешили.
Отец отправил Роберу Дери и Колетт Броссе полную черного юмора открытку. Чтобы их насмешить, он накинул себе десять лет.
«Сегодня мне исполнилось 72 года. Жанна приготовила манную кашу на молоке, и мне удалось ее прожевать. На днях мое сердце остановилось среди ночи на три минуты. Я был очень обеспокоен. Сейчас оно вовсе не бьется… нет, опять забилось».
Робера это очень позабавило. У него тоже сердце стало давать сбои.
Отец понимал, какая судьба в нашем обществе ожидает стариков, и развлекался, насмехаясь над этим.
— После шестидесяти пяти, дети мои, на тебя начинают посматривать искоса. Ты уже изъят из обращения. Представляю себе сценку, когда полицейский останавливает такого старика и требует его документы. «Сколько вам лет?» — «Тридцать шесть». — «Вот как!» И бедняга начинает, несмотря на подагру, прыгать, как мальчишка.
Мама была полна решимости следовать указаниям больничного аятоллы. На кухне стояла электрическая фритюрница с большим красным термометром, и из нее флегматично вылезали бесформенные картофельные дольки. Отец ел их, чтобы сделать ей приятное. Мама даже придумала подобие масла — своего рода белый подсолнечный соус, затвердевавший в холодильнике в маленьких вазочках, которые она подавала с зеленым горошком. Все эти предписания безнадежно устарели. В моде средиземноморская пища: вино, рыба, оливковое масло, кускус. Допускается и фуагра. Известно, что у жителей Юго-Западной Франции сердечные приступы редки. Но это лишь причуды. Представьте себе, если объявят, будто у тех, кто ест собак и змей, коронарная система идеальная!
Покинув Онкологический центр в Тунисе, я вернулся во Францию и обзавелся частным кабинетом. В один из уик-эндов, когда я приехал повидать родителей, меня встретила озабоченная мама:
— Знаешь, он неважно себя чувствует. Похудел. Что- то неладно.
— У меня впечатление, что он недоедает, соблюдая эту безумную диету, — ответил я. — Пригласи-ка на обед Эмиля.
Наш друг, нантский акушер Эмиль Гийе, обладал красочным словарным запасом и непревзойденным талантом рассказчика. Он был неистощим на самые невероятные случаи из практики деревенского гинеколога.
