– Павлик! Там крысы!!!!!!!!!!!!!!!! (ручка децибелов в крайнее правое положение).
Что вы говорите, дорогуши. А я думал, летающие рыбки.
Неоднократно вызывалась тетенька с кульком крысиного яда под мышкой, но толку от нее было не больше, чем от воздуха. Никакие средства не помогали. Травить грызунов было бесполезно, мои рекомендации ловушкам и так понятны. Сенников рассказывал, что на Тихоокеанском флоте за двадцать пойманных на корабле крыс (они там размером с хорьков) дают увольнительную. Акутагава Рюноскэ в рассказе «Три окна» повествует о том же. Японский броненосец был атакован в порту серыми тварями, за каждую пойманную крысу давали право сойти на берег.
Единственное спасение в такой ситуации – кошка. Кормить ее в конторе никто кроме меня не собирался, равно как и дерьмо за ней убирать. У меня вообще было такое ощущение, что гажу здесь только я, потому что как только заканчивалась туалетная бумага, я узнавал об этом в виде претензии, исходящей от директрисы. Самой ей было лень поднять жопу и купить через дорогу бумажное средство для очистки этой самой жопы после процесса дефекации. Равно как лампочки, мыло, сахар и всю остальную бытовую мелочь, которая не важна до тех пор, пока не заканчивается.
Первая кошка приходила сама и не задерживалась надолго. Улица была ее домом, а мой дом был для нее харчевней. Ей нравилось схватить крысу за ворот и носится с ней, сладко урча. Я сметал кошкину жертву на совок и выбрасывал на помойку.
Вторую принесла на плече секретарша. До этого она сетовала на то, что в квартире у ее брата проживает множество хомяков, а соседская кошка, которая никому не нужна, проявляет к ним интерес не меньший, чем тот, что проявлял мангуст Рикки-Тикки-Тави к кобрам. Мне она оказалась нужна. Хомяк от крысы только повадками отличается, да длиной хвоста. Назвал кошку Ксюхой. Мать ее привезли из Монголии, сама она была черной с белыми лапами и грудью. Миниатюрная фабрика по переработке крысиного бытия. Шерстяная мелочь с молниеносной реакцией Майка Тайсона, любителя мужских ушек. Кормилась порой на улице, поскольку денег у меня тогда не было. Там, на улице, у входа в подвал одна сердобольная дама устроила кухмистерскую на свежем воздухе для всех окрестных кошар, снабжая их специально приготовленной рыбой, салатами и россыпью сухих кормов, заставляя меня бороться с соблазном присоединиться к голодной мяукающей компании и угоститься уличными дарами.
Когда Ксюха округлилась, я поставил под стол коробку, постелил туда свитер, предположив, что это лучшее, что я могу предложить будущей матери-героине. Вернувшись с репетиции, обнаружил шесть слепых чертят (четыре белых, два черных), сосущих розовые пупырышки на теле родительницы.
Когда-то я привел девушку в родительский дом. Мы ехали с новоселья ее подруги. Подруга сделала в квартире концептуальный ремонт: содрала обои, и покрасила голые бетонные стены ядовито-желтой краской. Прихожую – в зеленый цвет. Батареи и подоконники – в фиолетовый. Не квартира, а домик для Барби. Пригласила на новоселье. Большая кастрюля фаршированных перцев, мартини, сок, водка, пластмассовые тарелки, стаканчики, коктейльные трубочки – все под цвет интерьера. Полна горница дизайнеров, среди которых я, профессиональный столяр, выглядел как лист фанеры в стопке багетов. Разговоры все о том же.
Девушка оказалась модельером, то есть дизайнером шмотья. Мы приехали ко мне домой, я понервничал для приличия, когда открывал дверь. В комнате, посреди софы лежала ощенившаяся собака моих родителей с выводком. Я завернул щенков в тряпку и выкинул в подвал. Потом трахнул девушку, поменяв предварительно простыни, заляпанные собачьими выделениями. В этот момент щенки подыхали в подошвах девятиэтажного дома без мамкиной титьки.
На следующее утро увидел, как собака носится с чем-то в зубах. Это был ее последний мертвый детеныш, которого она родила уже после всех остальных. Когда я попытался его забрать, псина взвыла так, будто ей брюхо раскаленной кочергой проткнули. Щенка я выкинул. Не знаю, могут ли собаки плакать. Эта плакала. Я понял, что никогда больше не смогу утопить, закапать, убить звериный выводок. Поэтому для меня даже не стоял вопрос о том, что я буду делать, когда кошка обзаведется потомством. Ничего. Себе оставлю.
Говорят, на огонь смотреть полезно. Иногда это завораживает. Особенно загородом у костра, ощущая в животе стакан водки и шашлычную массу длиной в полтора шампура. Пялиться на котят – зрелище куда более завораживающее, чем просмотр мертвой древесины, объятой ленивым пламенем. Их копошение – реверс в детство. Никаких агрессивных мыслей.
Заходили друзья-приятели посмотреть на молодую писклявую поросль, пощупать, полапать, подержать в руках с той бережностью, с которой дети держат блестящие стеклянные шары, прежде чем повесить их на елку. Двух белых, у которых таки были черные родимые пятна на лбу, назвали Горби, в честь Горбачева.
Я избавился от них довольно быстро. Поместил объявление в газету, что раздаю задаром поросят кошачьего происхождения. Одного черного сам отнес неизвестному мне художнику на Загородный проспект.
Ксюха была психологической проституткой, она ластилась ко всем гостям. Кошки таким образом метят свою территорию. И то, что мы воспринимаем как ласковость, на самом деле является проявлением власти. Потом она забеременела второй раз. Ее муженек, альбинос и карбонарий на четырех лапах, не дал продохнуть молодому кошачьему организму. Он терроризировал весь двор, котов гонял, кошек брюхатил.
– А это Ксюхин ухажер, – указал я Жекиной жене на белобрысого увальня, валявшегося на асфальте.
– Ой! – воскликнула она, – какой-то он серенький!
– Ну почему же серенький, – возразил я, – очень даже беленький.
– Ах, это он просто грязненький!
Грязненький Ксюху и сгубил. Она стала сонной, как смотрительница железнодорожного шлагбаума, прекратила жевать сосиски, нарезанные заботливой рукой Павлика. Родила шестерых, через несколько часов еще двоих. Постоянно мяукала, чего за ней раньше не замечалось. Детей своих не кормила, и те обезжизнились под утро, даже не успев высохнуть. Шерсть клочками сходила с гибкого тела, но удостоверения чернобыльского ликвидатора у Ксюхи никогда не водилось. Я положил ее в сумку и пошел производить обследование местности на предмет ветеринарки. Нашел одну сразу за цирком. Ксюхе запихали в задницу градусник, поставили капельницу. Врач выписал с десяток лекарств, счет за осмотр, сказав, что надежды мало. Что-то с маткой.
– Она еще маленькая, странно, что родила, – сказал он дежурным тоном, в котором не усматривалось никакой трагедии. Врач делал свою работу.
