Акмолинский уезд все еще в руках колчаковцев и каких-то белых банд. Как горько скрываться в родном ауле, но известия одно страшнее другого приходили из Акмолинска, заставляли держаться настороже. Вскоре стало и вовсе ясно — в ауле больше оставаться нельзя.
Сакен дождался того момента, когда люди из джайлау будут перекочевывать в Чувские края. Один, без спутника, он не решался переходить в Туркестан. На этом пути Сакен в любой момент мог повстречаться со всевозможными опасностями. Легко натолкнуться на бандитов Бетпак-Далы. Его ждет пустыня без дорог, в которой нетрудно заблудиться и умереть от голода.
В осеннюю ненастную пору население Таракты начало собираться к переезду в Чу. Если своевременно не последуешь за ними, то в Бетпаке и следов не найдешь. По рукам и ногам Сакена связывает отсутствие лошади. Не хочется причинить обиду отцу, забрав у него единственного мерина, а богатые родственнички, у которых много лошадей, и близко к себе не подпускают.
Когда ты в беде, то нет у тебя родичей, а вот если ты в чинах, да еще и при деньгах — тебе почет, уважение, и как много тогда у тебя родных и друзей.
Нет, не нашлось у родственников для Сакена лошади, а вот для колчаковцев отыскались целые табуны.
Тарактиицы вот-вот снимутся с места, и тогда не найдешь ни их, ни путей через Голодную степь. А коня нет. И Сакен решился — оседлал единственного отцовского коня и отправился в дальний путь. Влившись в аулы Мадибека, Акбергена, тронулся в направлении Бетпак (Голодной степи).
Кочевники-скотоводы не торопятся. Они не столько движутся вперед, сколько переходят с одного луга на другой. Все их заботы о гуртах скота. Уже и холода на носу, а до реки Чу еще ой как далеко.
Сакен ускакал бы вперед, но нельзя. Не знает дороги, да и пропадешь в одиночку.
Бездумная жизнь, мало чем отличающаяся от жизни степных животных… И только домбра спасает от безумия, смягчает тоску.
И вновь рождается песня — «В горах».
Еду темной ночью среди гор,
Оглашая песнею простор.
Конь мой чуткий чуть прядет ушами,
Захочу — помчит во весь опор.
Песню о любимой я пою,
Разгоняя и смиряя прыть свою.
Дорогая, не смыкая вежды,
Слушай песню звонкую мою.
О пышноволосая,
О сладкоголосая,
Черноокая моя!
На тулпаре
На свиданье еду я!
Долгому путешествию по Бетпак нет конца. Однажды заночевали в зимовье. Долго приводили в порядок пустовавшие полгода глинобитные дома. Все делается нестерпимо медленно. Соскучившиеся родственники приглашают друг друга в гости.
В один из таких дней близкий друг Сакена — его мерин — стал добычей конокрадов, и Сакен остался пешим. Он выпросил у Жумадила рыжего коня с бархатистой шеей. И вместе с Батырбеком, Жусупбеком, Рашитом и батыром Суюндиком, который хорошо знал все пески и хребты Бетпак, взял курс на Аулие-Ату. С трудом перешли они через только-только замерзшую реку Чу. «Идем с оглядкой, ступаем осторожно. Душа ушла в пятки. Обходим полыньи, сворачиваем туда, где потверже. Мы идем, рискуя жизнью, и ощущение такое, будто ступаешь босой ногой на огонь», — вспоминал Сакен. Аулие-Ата как своего принял Сакена.
Внимательно выслушал председатель исполнительного комитета Кабылбек Сармолдаев рассказ Сакена обо всем пережитом. Назавтра он собрал мусульманское бюро и еще раз заставил Сакена рассказать о виденном и слышанном.
— Товарищ Сейфуллин, оставайтесь у нас, будем вместе работать на благо трудящегося народа, — сказал он.
Сакен узнал из газет, что Колчак и деникинцы разбиты наголову, что в Акмолинске создан революционный комитет.
— Надо пробираться в родные места. Там создан революционный комитет, и все предстоит начинать сначала. А у вас положение нормальное.
Мусульманское бюро решило выдать Сакену мандат, чтобы он по дороге в Акмолинск вел агитационно-разъяснительную работу среди трудящихся, проводил выборы, создавал аульные Советы.
Почти полгода длился этот обратный путь в Акмолинск по Голодной степи. Сакена сопровождали два милиционера и джигиты, хорошо знающие степь.
От аула к аулу ехал Сакеи, устанавливая в аулах власть Советов, выдвигая бедняков руководителями.
Два года прошло с той поры, как под конвоем он покинул Акмолинск. И вот красный сокол степи снова в родном городе.
Сакен не заехал ни к родным, ни к знакомым, а прямо подкатил к дому уездного революционного комитета. И ко времени. Только что закончилось очередное заседание комитета, но еще никто не ушел. Сакена увидели, узнали. И первым подбежал, обнял Захар Катчеико, затем Жумабай Нуркин, Байееит Адилев. Каждый засыпает вопросами и, не дожидаясь ответа, начинает рассказывать сам. Шум, гвалт…
Катченко и Жумабай вытащили Сакена из плотного кольца знакомых и повели в кабинет комиссара Акмолинского ревкома Короткова. Там же находился и представитель Сибревкома Скворцов.
За Сакеном потянулись обратно в ревком и все, кто только что присутствовал на заседании. Слушали отчет Сакена о его скитаниях, неудачах, победах.
Короткое осведомился, где Сакен собирается жить. И если в Акмолинске, то, наверное, ему не мешало бы какое-то время отдохнуть после всех перенесенных мытарств.
Но от отдыха Сакен отказался. До него ли теперь! Ему не терпелось скорее взяться за новую работу.
И она нашлась. На этом же внеочередном заседании президиум Акмолинского ревкома назначил Сейфуллина помощником заведующего отделом управления ревкома. И уже назавтра нужно было браться за дела.
Акмолинск готовился к уездному съезду Советов. Через десять дней после своего приезда Сакен выехал по аулам. Мандат давал ему большие полномочия:
«Предъявитель сего помощник зав. отделом управления Садуакас Сейфуллинович Сейфуллжн командирован в Акмолинский уезд по делам службы.
Сейфуллину предоставлено право ревизовать все волостные, сельские и аульные ревкомы, в случае замеченных недостатков исправлять таковые, а в случае обнаружения преступлений и других аналогичных случаев со стороны должностных лиц — смещать, арестовывать и назначать новых.
Все должностные лица и советские учреждения обязаны оказывать тов. Сейфуллину всяческое законное содействие».
23 июля 1920 года съезд начал свою работу. Сакен был избран его председателем.
Прежде всего от имени съезда была отправлена телеграмма В.И. Ленину.
