Недаром какой-то маркиз заметил: «Париж — это праздник, который всегда!». Трудно не согласиться с подобным утверждением. Тем более, в первой половине девятнадцатого века.
Главной достопримечательностью Парижа тех времен были вовсе не бульвары Елисейских полей, и не набережные красавицы Сены. Не выставки молодых художников и не вечерние огни театральных премьер. Не Мон-Мартр и даже не самые очаровательные женщины в мире.
Главной достопримечательностью Парижа был один единственный человек. Знаменитый писатель и драматург Александр Дюма!
Высокий, стройный, с копной вечно взлохмаченных волос, с маленькими усами и большими, выразительными глазами, в кричаще-ярких и пестрых жилетах, он появлялся в самых неожиданных местах и уголках Парижа и заставлял все женские сердца биться значительно громче стука их же собственных каблучков по тротуарам.
Все женщины любили Дюма. Дюма любил всех женщин. Можно было без преувеличения сказать: «Париж — это Дюма!», «Дюма — это Париж!». Оба утверждения были в одинаковой степени верны.
Каждый день его видели одновременно сразу в нескольких местах. Его фразы и выражения, вскользь брошенные, передавали из уст в уста, как самую важную политическую новость. Оценки, походя данные тому или иному человеку, становились ярлыком на всю жизнь.
Александру Дюма завидовали все. Он не завидовал никому.
Той осенью у Дюма появилась мания преследования. Примерно уже с неделю мерещилось, будто его преследуют два типа. По очереди. Один толстяк. Здоровый, как бык. С красным носом. Другой маленький, как мышонок. Но тоже очень противный. Преследуют постоянно. В самых неожиданных местах подворачиваются под руку.
Не далее, как сегодня утром, прямо у служебного входа театра Комеди-Франсез перед Александром возник «мышонок».
— Сударь! Десять франков! На похороны брата близнеца!
Дюма никогда не отказывал в просьбах. Ни друзьям, ни нищим.
— Вот двадцать франков! Похороните обоих близнецов!
Широта натуры была главной его отличительной чертой. Он уже зарабатывал на пьесах и романах сотни тысяч франков в год. Правда, тратил вдвое больше. Постоянно находился в долгах. Кредиторы так и рыскали за ним по пятам, как гончие псы.
Но мерзкая парочка отнюдь не походила на кредиторов.
С толстяком, которого Дюма мысленно окрестил «быком», встреча состоялась еще раньше. Неделю назад Александр стоял на берегу Сены под деревом и наблюдал, как дятел-отец учит своего птенца долбить клювом по дереву. Забавное зрелище!
Почему-то вспомнился собственный отец. Генерал, во времена императора Наполеона командовавший Альпийской армией, был фантастической храбрости и отваги человеком. Для него не существовало невозможного. Однажды, где-то в Египте, на узком мосту он в одиночку отразил наступление целого эскадрона. Сына своего Александра, он успел научить очень-очень многому. Любить природу, охотиться на дичь…
Самая забавная история с ним приключилась в Алжире…
Но с удовольствием вспомнить эту историю Александр не успел.
— Как пройти в Национальную библиотеку? — раздался над его ухом сиплый голос. В нос ударила волна из чеснока и лука.
Дюма резко обернулся. Перед ним стоял какой-то бродяга. Сильно помятый, явно нетрезвый и очень воинственный.
— Тебе, приятель… — усмехнулся Александр, — не библиотека нужна, портовый кабак!
Несколько секунд писатель Дюма и наемный убийца Маркель, молча, смотрели друг другу в глаза.
«У-у-у, гад!» — думал Маркель. «Небось, купается в деньгах!».
«Забулдыга! Из провинции!» — думал Дюма. «Подрядился в речной порт сезонным рабочим. Наверняка, уже и оттуда выгнали. За пьянство. Силен, но ленив».
— Может, составишь компанию? — по-бычьи насупившись, спросил Маркель. И почти вплотную придвинул свое мясистое лицо.
В голосе его звучала просьба и угроза одновременно. И еще что-то, чего Дюма не угадывал, хотя считал себя неплохим психологом.
— Вот тебе пару монет! Выпей за мое здоровье! — сдержанно ответил Дюма. И резко повернувшись, пошел по набережной Сены.
Некоторое время он слышал за спиной сбивчивый топот ног. Потом перестал обращать внимания. И зря! Если бы еще тогда он был хоть чуточку подозрительнее, наверняка, разглядел бы, «бык» вовсе не был пьян. Он только притворялся.
Мания преследования была явно следствием перенапряжения. Дюма чудовищно много работал. Писал, как вол. Во Франции, (да что там Франция, во всей Европе!), не было второго такого писателя, который работал бы все ночи напролет. Спал по два-три часа. Содержал трех любовниц. Не считая мелких увлечений. Ежедневно навещал больную мать на тихой улочке Сен-Дени. Устраивал званные обеды и вечера, о которых потом с восторгом судачил весь Париж.
Сегодня предстояла встреча с издателем «Ля Пресс» Жирардэном.
Открытое летнее кафе «У озера» располагалось на берегу Сены. Кто дал ему подобное нелепое название? В ответ на насмешливые вопросы хозяйка, чувствительная мадам Анисе, только загадочно улыбалась. Впрочем, название ничуть не влияло на количество посетителей. Из-под его шатров открывался чудесный вид на Собор Богоматери и на саму красавицу Сену.
Александр Дюма очень любил это кафе. Он частенько назначал деловые встречи за одним из его столиков.
Вчера Дюма получил письмо от своего соавтора Огюста Маке.
«Дорогой друг! С сегодняшнего дня я отказываюсь от своих прав на переиздание следующих книг, которые мы написали вместе, а именно: „Три мушкетера“, „Двадцать лет спустя“, „Королева Марго“, и утверждаю, что Вы сполна рассчитались со мной за все в соответствии с нашей устной договоренностью. Ваш Маке.».
Письмо было очень кстати. Теперь Александр заткнет глотки всей этой своре мелких завистников, которые по всему Парижу поносят его честное имя! Грязные слухи, сплетни уже давно перешли грань позволительного, допустимого.
Первые пять лет напряженного труда Дюма, и внимания не обращал на сплетников и завистников. Куда от них денешься.
Теперь настал момент дать им решительный отпор.
Александр решил опубликовать в газете письмо Огюста.
Он отдавал должное благородству Огюста Маке. Редкий из соавторов может, вот так открыто, признаться, что играет вторую роль. Является лишь подмастерьем, помощником.
— Никак не могу понять, — пожал плечами Дюма, едва издатель Жирардэн, прочитав письмо, отложил его в сторону, — Чего не хватает Маке, чтоб самому стать талантливым писателем?
— Ему не хватает вашего таланта, — ответил Жирардэн.
— Порой мне его искренне жаль.
