Чарльз Чаплин - Моя биография

— Не о вас ли идет речь? — спросил он меня.

В телеграмме значилось: «Есть ли вашей труппе актер по фамилии Чаффин или этом роде точка Если есть пусть свяжется с фирмой Кессел и Баумен 24 Лонгэйкр-билдинг Бродвей».

Актера с такой фамилией в нашей труппе не было, но, как и подумал Ривс, она могла означать «Чаплин». Я страшно разволновался, зная, что Лонгэйкр-билдинг находится в самом центре Бродвея и в нем расположено много юридических контор. Вспомнив, что где-то в Штатах у меня была богатая тетка, я дал волю своему воображению: она могла умереть и оставить мне большое наследство. Я немедленно телеграфировал Кесселу и Баумену, что в труппе есть Чаплин — не его ли они имеют в виду. Ответа я ждал с величайшим нетерпением. Он пришел в тот же день. Я вскрыл телеграмму и прочел: «Просим Чаплина приехать нашу контору как можно скорее».

Преисполненный самых радужных надежд, я с первым утренним поездом отправился в Нью-Йорк — туда езды из Филадельфии было тогда всего два с половиной часа. Я не знал, что меня ждет, но представлял себе, как сижу в приемной адвоката и слушаю, как мне читают теткино завещание.

Приехав, я был несколько разочарован — выяснилось, что Кессел и Баумен не адвокаты, а кинопродюсеры. Однако действительность оказалась не менее сказочной.

Мистер Чарльз Кессел, один из владельцев фирмы «Кистоун», сообщил мне, что мистер Мак Сеннет видел меня в роли пьяницы в Американском мюзик-холле на 42-й улице, и, если я действительно тот самый актер, он приглашает меня на место комика Форда Стерлинга [31]. Мне часто приходила в голову мысль поработать в кино, и я даже предлагал нашему режиссеру Ривсу создать компанию и купить у Карно право экранизации всех его скетчей. Но Ривс отнесся к моему предложению довольно скептически и был, конечно, прав — мы оба ничего не смыслили в кинематографии.

Мистер Кессел осведомился, приходилось ли мне видеть комедии фирмы «Кистоун»? Разумеется, я ответил утвердительно, однако не сказал ему, что они мне показались грубыми и нелепыми. Правда, в них неизменно появлялась темноглазая и совершенно очаровательная девушка по имени Мэйбл Норман [32], и это до некоторой степени оправдывало их существование. Нет, кистоуновские комедии не приводили меня в восторг, но я сразу понял, что они могут создать мне имя. Проработав год в кино, я мог бы вернуться в варьете уже «звездой» международного класса. К тому же это означало новую жизнь и приятную обстановку. Кессел предложил мне контракт на участие в трех фильмах с еженедельной оплатой в сто пятьдесят долларов — вдвое больше того, что я получал у Карно. Я сделал вид, что колеблюсь, и сказал, что не могу согласиться меньше, чем на двести. Мистер Кессел ответил, что этот вопрос решит мистер Сеннет — он сообщит ему о моих требованиях в Калифорнию и даст мне знать.

В ожидании известий от Кессела я ходил сам не свой. Может быть, я слишком много запросил? Наконец пришло письмо, подтверждающее согласие фирмы подписать со мной контракт на год — первые три месяца я буду получать по сто пятьдесят долларов в неделю, а остальные девять — по сто семьдесят пять. Таких сумм мне не предлагали еще никогда в жизни. Приступать к работе надо было сразу по окончании нашего турне у Салливана и Консидайна.

К счастью, в Лос-Анжелосе, наша комедия «Ночь в клубе» очень понравилась публике. Я играл дряхлого пьяницу и выглядел лет на пятьдесят, не меньше. Как-то после спектакля ко мне в уборную зашел мистер Сеннет поздравить меня с успехом. Я увидел широкоплечего человека с мохнатыми бровями, широким ртом и волевым подбородком. Наружность Мака Сеннета произвела на меня сильное впечатление. Как-то мы будем с ним работать? Найдем ли общий язык? Я очень волновался и не знал, понравился я ему или нет. Он спросил меня, когда я начну работать у них, и я ответил, что с сентября, когда истечет срок моего контракта с труппой Карно.

В Канзас-сити, когда пришло время покинуть труппу, меня стали одолевать мучительные сомнения: все возвращались в Англию, а я оставался в Лос-Анжелосе один как перст — перспектива не из приятных. Перед последним спектаклем я угостил всех актеров. При мысли о расставании с ними мне было очень грустно.

Один из наших актеров, Артур Дэндо, почему-то невзлюбивший меня, решил сыграть со мной шутку и распространил потихоньку слух, что труппа готовится преподнести мне подарок. Должен сознаться, я был этим очень тронут, однако подарка не последовало. Когда гости покинули мою уборную, Фред Карно-младший рассказал, что Дэндо собирался произнести речь и преподнести мне приготовленный им «подарок», но после того как я угостил всех до единого в нашей труппе, у него не хватило смелости довести замысел до конца и он засунул свой так называемый «подарок» за зеркало моего туалета. Это была обернутая фольгой пустая коробка из-под табака, в которой лежали старые тюбики из-под грима.

Со страхом и нетерпением прибыл я в Лос-Анжелос и снял номер в маленькой гостинице, носившей название «Большой северный отель». Б первый вечер я решил развлечься и, подобно кондуктору из анекдота, в выходной день поехавшему кататься на своем же автобусе, отправился в театр «Эмприсс», в котором выступал раньше с труппой Карно. Капельдинер узнал меня и спустя несколько минут подошел сказать, что через два ряда от меня сидят мистер Сеннет и мисс Мэйбл Норман, и они приглашают меня сесть рядом с ними. Я с восторгом принял приглашение. Сеннет шепотом представил меня своей спутнице и мы досмотрели спектакль вместе. Затем мы вышли на Мейн-стрит и зашли в соседний погребок поужинать. Мистер Сеннет был несколько обескуражен моей молодостью. «Я думал, вы гораздо старше», — сказал он мне. Я заметил, что это ему не понравилось, и встревожился, вспомнив, что все сеннетовские комики были люди пожилые. Фреду Мейсу было за пятьдесят, Форду Стерлингу — сорок с лишним. «Я могу загримироваться под любой возраст», — заверил я его. Мэйбл Норман была приветливее — какие бы опасения я ей ни внушал, она их не выдала. Мистер Сеннет сказал, что я начну работать не сразу, а пока мне надо прийти на студию в Идендейл и познакомиться с актерами. Выйдя из кафе, мы сели в роскошную гоночную машину мистера Сеннета, и он отвез меня в мою гостиницу.

На следующее утро я отправился на трамвае в Идендейл, предместье Лос-Анжелоса; в те годы он выглядел довольно нелепо, словно сам еще не решил, оставаться ли ему скромным пригородом, застроенным жилыми домами, или превратиться в фабричный район. Дровяные склады соседствовали там с лавками старьевщиков. На полях бывших ферм кое-где были выстроены фасадом к дороге дощатые здания магазинов. После долгих расспросов я наконец нашел студию «Кистоун» — довольно ветхое сооружение за низким зеленым забором. Чтобы попасть туда, надо было пройти через сторожку и дальше по аллее — все в этом Идендейле было не по-людски. Я стоял на противоположной стороне улицы, смотрел и не мог решиться войти.