К полудню батальон Парака выдохся.
Как только наступила передышка, защитники Цитадели вновь взялись выкуривать немцев из здания клуба, организовав совместную операцию нескольких боевых групп. Красноармейцы ворвались в бывшую церковь и уничтожили солдат противника.
«Часов в 10–12 утра, — вспоминает И.И. Долотов, — обнаружили, что в бывшем костеле засели немцы. Их атаковали из дверей и окон казармы, расположенной по другую сторону от Трехарочных ворот. Атаку поддерживали винтовочным и пулеметным огнем из окон второго этажа казармы нашего полка. С другой стороны казармы, в районе Холмских ворот, шел ожесточенный бой; около полудня к атакующим присоединились и мы.
Перед этим со стороны 84-го стрелкового полка прибежали трое. Они передали чье-то распоряжение об атаке на костел и, между прочим, об устройстве окопов перед казармами со стороны Мухавца. Окопов так и не сделали, так как вся стена обстреливалась с противоположного берега.
Я бежал к костелу со второй очередью атакующих. Пространство это небольшое, еще вчера здесь стояли палатки, походные кухни, но сейчас их как и не бывало. От дерева к дереву перебежками дошли до стен. Многие падали, сраженные огнем неприятеля. Лежа у стены, перевели дыхание. Изнутри слышались крики, взрывы и выстрелы. Двери костела, обращенные в сторону 333-го стрелкового полка, были открыты. Туда вбегали и выбегали наши красноармейцы. Внутри костела ртоял мрак, и в первый момент не видцо было даже людей, а только красноватые вспышки автоматных очередей. Немцы засели на хорах, наши внизу.
Скоро глаза привыкли, и мне показалось, что их не так уж много: 5–6 автоматов стреляли сверху. На крики у дверей я выскочил на улицу. Оказалось, что фашисты выпрыгивали из окон и бежали по направлению к кустам, растущим вдоль тротуара. Мы открыли огонь. Кроме того, гитлеровцы наткнулись на колючую проволоку, скрытую кустами и отгораживающую территорию сада от дороги. Небольшая группа там, на хорах, поддерживала отход основных сил».
Правда, клуб был отбит лишь наполовину. Некоторые из немцев укрылись в подвале, другая часть сумела закрепиться на хорах. Тем не менее теперь они не имели возможности держать под огнем расположение 84-го стрелкового и 33-го инженерного полков.
Командир 45-й дивизии, прибыв на командный пункт 135-го полка, «личным наблюдением убедился, что боем пехоты крепость не взять». Для поддержки измотанной пехоты полковнику Йону была придана батарея из шести 75-мм штурмовых орудий 201-го дивизиона.
Но и защитники не теряли времени даром: группа младших командиров 44-го полка под руководством лейтенанта П.Л. Петлицкового на брюхе добралась до авторпарка, прикатила оттуда исправную 76-мм пушку и взяла под прицел Трехарочный мост. Снарядов имелось мало, поэтому расчет получил приказ вести огонь прямой наводкой только по бронетехнике или при наступлении «больших подразделений».
«Штуги» двинулись в атаку в 14 часов. Две машины заняли позицию в районе домов начсостава. Две поддержали огнем пехоту, штурмовавшую Восточный вал, но противотанкисты 98-го отдельного дивизиона сумели отбиться. Ефрейтор Н.И. Соколов: «Гитлеровцы не успокаивались. Они прямой наводкой обстреливали бастионы. Показался танк. Акимочкин приказал Зайцеву выкатить сорокапятку. Огонь открыл орудийный расчет Волокитина. Во время этого неравного поединка, длившегося несколько минут, погиб лучший наводчик дивизиона, друг моего детства Василий Волокитин. Видимо, израсходовав все снаряды, танк повернул назад, а в это время уже двигалась новая колонна гитлеровских автоматчиков… Наконец, когда гитлеровцы были уже близко, команда Акимочкина: «Гранатами — огонь!» Послышались стоны и крики фашистов, часть их повернула обратно. Несколько минут мы приходили в себя от неравного боя, еще не веря в то, что нам удалось отстоять полуразрушенные казематы».
Еще две самоходки устремились к Трехарочным воротам. Одна встала у въезда на мост и начала в упор расстреливать окна и амбразуры кольцевой казармы. «После того как враг был выбит из столовой, — вспоминает Иван Хваталин, — восточную сторону нашей казармы начали обстреливать танки. Мы, человек 30, находились в кладовой подразделения связи. Отсюда и открыли ружейный огонь по танкам. И хотя каждый знал, что подобными выстрелами нельзя причинить вреда этой стальной махине — все равно стреляли… Огонь их пушек унес немало людских жизней». Это орудие было уничтожено, по всей вероятности, зенитчиками 393-го дивизиона, стрелявшими со стороны Восточного форта.
Другое штурмовое орудие повело солдат 2-го батальона на мост, но ворота проскочило в одиночку: защитники крепости отсекли пехоту. Тогда «штуг» развернулся посреди двора и открыл огонь по внутренней стороне кольцевой казармы. «Немцы направили против нас танки. Они прошли в центр крепости и прямой наводкой с расстояния 10–15 метров били по амбразурам и окнам казармы. Нам приходилось перебираться с первого этажа на второй и обратно, и наконец мы были вынуждены уйти в подвалы. Наверху остались только наблюдатели».
Его удалось повредить и принудить к бегству выстрелами из пушки, установленной лейтенантом Петлицким.
Бойцы комиссара Фомина уверенно отражали натиск противника со стороны Холмских ворот. Здесь немцы, прекратив атаки, установили на противоположном берегу противотанковые орудия и прицельно били по окнам кольцевой казармы.
После сражения, развернувшегося буквально на его глазах, генерал Шлиппер понял, что пора менять тактику. Русские оправились от шока внезапного нападения, их оборона становилась все более организованной. Прямой штурм теперь вел лишь к росту потерь, не принося территориального успеха. По большому счету, в штурме уже не было необходимости, поскольку плотно блокированный гарнизон не угрожал движению германских войск по шоссе и железной дороге в районе Бреста и не мог помешать успешным действиям танковой группы Гудериана. Вывод — надо переходить к правильной осаде.
«Героев» походов на Варшаву и Париж постигло разочарование: «Русских подняли выстрелами во время сна, так как первые пленные пришли в подштанниках. Но вызывает удивление, как быстро они опомнились, собрали позади наших вырвавшихся вперед частей свои группы и начали организовывать упорную жесткую оборону… Наши потери быстро приняли значительные размеры, в особенности в отношении офицеров».
К вечеру 22 июня 45-я пехотная дивизия потеряла убитыми более 300 человек — вдвое больше, чем за всю польскую кампанию, в том числе двух командиров батальонов. В 3-м батальоне 135-го пехотного полка из строя выбыло две трети личного состава.
