Удивительно, но когда мы жили в Советском Союзе, нас попрекали немецким происхождением, приходилось делать все, чтобы на него не обращали внимания, теперь, когда мы в Польше, нам ставят в «вину» рождение в Советском Союзе, то, что мое пение любят там, называют в насмешку советской певицей, потому что в моем репертуаре песен на русском едва ли не больше, чем на польском.
Как объяснить, что я бы охотно пела польские песни, если бы мне их писали, охотно записывала бы пластинки в Польше, если бы мне предлагали, с удовольствием давала бы концерты, даже в маленьких городках и на маленьких сценах, если бы у меня был ансамбль и мне предлагали выступить. Я никогда не отказывалась от предложений выступить даже в сборных концертах, разве что тогда, когда еще не держалась на ногах, и вот теперь, когда уже не держусь.
Но лучше вернуться мыслями в Целиноград.
Дядя рассказал, что в семьях наших предков всегда было по многу детей, а потому выделенной для переселенцев земли стало не хватать, и тогда мой прадед решился отправиться в глубь России, в Западную Сибирь, где землю можно было купить дешево, к тому же давали кредит. Неподалеку от Целинограда он основал большой хутор Германовку, где в том числе построил мельницу (электрическую!). У прадеда, его звали Эдуардом, было двенадцать детей.
Дед Фридрих (я так и не поняла, каким он был по счету, но явно не старшим) отличался высоким ростом и светлыми голубыми глазами, отец удался в него. Дядя Артур со смехом рассказывал, что, стараясь ни в чем не уступать братьям, Фридрих тренировал силу и выносливость, ежедневно таская на плечах теленка. Тот подрастал, становился все тяжелее, но набирался силы и Фридрих тоже. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы выросшему быку не надоело быть снарядом для тренировок.
Когда дядя Артур рассказывал об этом, я смеялась до слез, представляя высокого, крепкого парня с бычком на плечах.
Фридриху хотелось учиться, больше всего он любил читать. Прадед решил не мучить сына, заставляя его трудиться на земле, а сделать из него пастора. Фридрих закончил школу, даже женился и потом уехал в Лодзь учиться в семинарию.
И дед Фридрих, и бабушка Анна были очень музыкальны, этим вообще отличались обе семьи, дед играл на скрипке, причем левой рукой. Дядя Артур смешно показывал, как дед водил смычком левой рукой, приводя в изумление всех.
В Лодзи родились старший из братьев моего отца дядя Вилли и сам отец — Ойген Герман (Евгений). Именно это дало маме, а потом и мне повод утверждать, что отец поляк. В том, что он немец, нет ничего плохого, отец, но отзывам всех его знавших, был хорошим, очень мягким и добрым человеком. Высокий, красивый, очень музыкальный, при этом спортивный и сильный, Ойген был всеобщим любимцем. Он изумительно пел и просто мечтал руководить большим хором.
Правда, пели в семье деда больше религиозные песни, но кому это мешало?
Оказалось, мешало.
Окончив семинарию, дед Фридрих вернулся в Сибирь и служил проповедником в немецких колониях. Думаю, даже если бы он не стал священником, то был бы раскулачен, потому что все хозяйства предков пострадали. Но деда и вовсе осудили, как священника, и отправили на пять лет в лагерь куда-то под Архангельск. Он не выдержал и двух лет, в такие места, видно, отправляли вовсе не ради перевоспитания, а ради уничтожения.
Бабушка Анна к тому времени давно умерла от тифа, дед был женат на другой — Фриде. После его ареста и осуждения досталось всей семье. Очень больную Фриду за выкрики против тех, кто пришел арестовывать, тоже забрали, она погибла в лагере, потому что была беспомощной и страдала нервными приступами. Двое старших сыновей, Вилли и Давид, решили бежать на родину предков, им удалось нелегально перейти польскую границу, но Давид сильно простыл, заболел и умер. Дядя Вилли сумел добраться до Германии.
Понимали ли они, что означает для семьи их побег? Вряд ли, но решили спастись хотя бы сами. Всех остальных ждали лагеря и поселения, даже самых младших, ведь они были детьми врага народа, братьями и сестрами предателей, сбежавших за границу…
Отец в это время уже оказался женат, его жена Альма тоже была дочерью священника, но они пока не пострадали. Ойген уже получил специальность бухгалтера и работал на какой-то фабрике-кухне, так сказал дядя Артур. У них с Альмой родился сынок Рудольф, Рудик. К сожалению, отец начал пить. Нет, он сам не имел пристрастия к выпивке, но его активно втягивали, ведь бухгалтер мог многое прикрыть…
Наверное, будь рядом родственники или жена потверже, такого не случилось бы, но Альма не сумела держать мужа в руках. Однако Ойген не спился, причиной тому стало событие, изменившее его жизнь. Бухгалтер способен многое скрыть, но не все, какая-то проверка выявила крупную недостачу, отца могли посадить, но если учесть, что он был сыном и братом врагов народа, то простым заключением не обошлось бы.
Непонятно, что именно подвигло отца на такой поступок, но он решил бежать, и немедленно. Наивный и плохо знающий реальную жизнь, Ойген решил, как и братья, перейти границу, но только в Средней Азии, чтобы добраться до брата Вилли в Германию и оттуда помогать своей семье. Кажется, наивными были все Германы.
Конечно, граница оказалась на замке, все же это не годы Гражданской войны, перейти ему не удалось, хорошо хоть не попался…
Тогда Ойген устроился на работу, жить-то на что-то нужно.
Обо всем этом дядя Артур уже не знал, они с Ойгеном связь потеряли.
Все, что он мог мне рассказать — о судьбе Альмы и Рудольфа.
Она была прекрасной портнихой и зарабатывала на жизнь тем, что шила на дому у заказчиц. Альма мечтала купить маленький домик и корову и растить сына одной, она уже не мечтала, что Ойген вернется. Но не успела хоть немного выбраться из нужды, как была арестована и осуждена, кажется, на семь лет. Скорее всего, из-за Ойгена, к тому времени уже расстрелянного…
Рудольфа воспитывали бабушка и тетя.
Закончив школу, он попытался поступить в Семипалатинский педагогический институт, но его не приняли по той же причине, по которой не дали и положенную за отличную учебу медаль — спецпереселенец. Немцам в Советском Союзе тех лет ждать хорошего не стоило (прошло меньше десяти лет после окончания войны, не стоило и упоминать, что ты немец или немка). Я этого на себе не ощутила, потому что мы с мамой и бабушкой уже уехали в Польшу, а там можно было говорить, что ты из Советского Союза, это было почетно, но тоже нельзя упоминать о немецких корнях.
Обиженный Рудольф объявил, что станет акушером и будет душить каждого рожденного немецкого ребенка, чтобы тому не приходилось потом терпеть такое унижение. Только через год после смерти Сталина ему удалось поступить в институт и стать учителем математики, кажется.
