В первые дни августа я как дежурный адъютант поехал с Гитлером на Оберзальцберг. Фюрер занимался исключительно строительством Западного вала и планом операции «Грюн», а также вопросом, как убедить генералитет и высший офицерский корпус сухопутных войск в правильности своих взглядов. Я слышал из его уст множество упреков по их адресу и теперь смог понять причину удрученности Шмундта. Доверие Гитлера к генералам исчезало. Это изменение всего за один год, да еще непосредственно перед возможным началом войны, было достаточным основанием для того, чтобы следить за дальнейшим ходом событий с величайшей озабоченностью.
Из Берлина Гитлер (не знаю уж каким именно образом – то ли от Геринга, то ли от Рейхенау) узнал, что Браухич и Бек, докладывая собравшимся высшим генералам сложившуюся обстановку, подвергли его намерения резкой критике. Мол, нападение на Чехословакию с целью быстрого успеха свяжет все наличные германские силы. Западные державы немедленно используют этот момент для своего вооруженного вмешательства. Западный вал – совсем не та преграда, которая может их остановить. Услышав это, Гитлер пришел в ярость и тут же приказал Браухичу немедленно явиться в Берхтесгаден. Разговор состоялся с глазу на глаз в кабинете фюрера на втором этаже виллы «Бергхоф». Окна были открыты настежь, и весь этот возбужденный разговор можно было слышать со всеми подробностями. Он продолжался несколько часов. Голоса звучали все громче, и мы сочли за благо уйти с террасы под гитлеровским кабинетом. Возникла неловкая ситуация, которую я никогда не забуду. Ведь это был единственный за всю мою службу случай, когда Гитлер во время беседы так громко орал на генерала.
10 августа Гитлер приказал прибыть в Берхтесгаден всем ответственным за мобилизацию начальникам штабов армий и соответствующих соединений люфтваффе. В многочасовом выступлении он, дабы убедить их в своей правоте, изложил собственную оценку политической и военной обстановки. Обсуждение показало, что это удалось ему не полностью. Точно такие же опасения, какие имелись у Браухича и Бека, высказали и некоторые другие высшие штабные офицеры, но никаких новых убедительных доводов они не привели.
Итогом этих дней явился явный кризис доверия между Гитлером и генеральным штабом сухопутных войск. Но, как это видно из обсуждения и дальнейших разговоров, среди собравшихся офицеров единства взглядов тоже не было. Критика в адрес Бека усиливалась. Она относилась не столько к его взглядам, сколько к его поведению. Из-за своего пребывания в стороне он упустил возможность повлиять на Гитлера. Никакой личной и притом энергичной инициативы он не проявил перед ним уже в деле Фрича. Начальник генерального штаба должен был не писать, а действовать. Слух о том, что Бек хочет подать в отставку, вызвал реакцию совершенно разную. Одна часть офицеров такой шаг приветствовала, а другая говорила: «Это означает войну».
Я тоже считал, что, действуй Бек поэнергичнее, у него имелся бы шанс на успех. От Гитлера я слышал, что первоначально он относился к Беку положительно. Это шло еще со времен до 1933 г., когда Бек командовал 5-м артиллерийским полком в Ульме. Трое его офицеров оказались подсудимыми на так называемом «рейхсверовском процессе» в Имперском суде в Лейпциге: их обвиняли в незаконной национал-социалистической деятельности в армии, поскольку таковая запрещалась. Гитлер вместе с Беком выступал на этом процессе свидетелем. Он подчеркивал мужественную защиту Беком своих лейтенантов-нацистов, что способствовало более мягкому приговору. Во время кризиса Бломберг – Фрич фюрер предлагал Бека в качестве преемника Фрича. Тот отказался принять этот пост до тех пор, пока Фрич не будет полностью реабилитирован. Это воспринималось тогда как особенно достойный уважения шаг. Теперь же об этом шаге сожалели, полагая, что непосредственное сотрудничество Гитлера и Бека положительно сказалось бы на положении сухопутных войск.
Я же больше склонялся к точке зрения, что Бек поступил так и в силу своей антипатии к Гитлеру, который в его глазах все еще оставался «богемским ефрейтором» и к демагогическим повадкам которого он все еще никак не мог привыкнуть. Ему была ненавистна и сама идея прихода к власти «маленького человека» и «простого солдата». Бек являлся офицером, которому как монархисту было трудно усвоить новый образ мыслей уже в 1918 г., а тем более в 1938 г. В качестве идеала перед его мысленным взором вставал королевско-кайзеровский прусско-германский «Большой генеральный штаб», который со всеми своими правами и обязанностями прямо подчинялся императору Германскому и королю Прусскому, будучи его первым и единственным советником по всем военным вопросам. Общаться же с диктаторами Бек обучен не был и не умел.
В последующие дни пребывания в «Бергхофе» Гитлер не раз вовлекал меня в разговор. У меня сложилось впечатление, что ему не столько хотелось услышать мое мнение по той или иной проблеме, сколько высказать вслух собственные мысли. Он говорил, что Браухич заявлял ему о своем желании расстаться с Беком, чего он, фюрер, уже давно ожидал. Вернувшись из Парижа после встречи с генералом Гомелеем{121} год назад, Бек повсюду распространялся о выдающихся качествах французской армии, которая все еще является сильнейшей в Европе. А ведь он даже и не видел ее войск, ибо ездил как частное лицо в штатском! Если бы он как следует изучил французскую армию, то смог бы лично констатировать, что она вооружена устаревшим оружием и обучена по-старому, а «линия Мажино» больше не. имеет никакого значения. Французская армия почивает на своих весьма сомнительных лаврах 1918 г. и годится для военных действий не более чем прусская армия в 1806 г., когда она потерпела поражение от Наполеона.
Преемником Бека Браухич выбрал Гальдера, который уже несколько лет, будучи первым обер-квартирмейстером, являлся его заместителем. Я спросил Гитлера, согласен ли он с этим. Не могу себе представить, чтобы с приходом Гальдера в генеральном штабе сухопутных войск воцарился новый дух. Ведь сам Бек в конце января освободил эту должность своего заместителя для Гальдера, ибо считал, что сможет положиться на него больше, чем на его предшественника Манштейна. На это Гитлер воскликнул: «А ведь я хотел сделать тогда Манштейна начальником генерального штаба! Но мне сказали, что он слишком молод». На мой вопрос, почему же он не назначает его на этот пост сейчас, фюрер ответил: он должен предоставить решение Браухичу, для которого начальник генерального штаба служит опорой.
Уже спустя долгое время после войны я имел случай рассказать о том разговоре генерал-фельдмаршалу фон Манштейну. Это его совершенно потрясло, ибо он считал, что в феврале 1938 г. был смещен со своего поста в генштабе именно по распоряжению Гитлера. Он избавился от всех сомнений по этому поводу только тогда, когда я напомнил ему, что в феврале 1940 г. его сняли с должности начальника штаба при Рундштедте как раз по инициативе Гальдера.
