- Фронтовой... - передразнил меня Тюрин. -Начпродовский хомяк, фронтовой!
- Пошто так говоришь: комяк? Непрабда! - обиделся Хабибулин. И стал рассказывать о себе Тюрину то, что мне было уже известно.
Башкир из аула Чишма, он попал в действующую армию случайно. Провожал сына Сакайку на фронт. Приехал на станцию верхом на своей лошади. Народу было много. В стороне от вокзала стоял конный обоз. Лошади были выпряжены, привязаны к повозкам и лениво жевали сено.
- Моя гнедой всю ночь бежал, дорога шибко большой, устал, - рассказывал Хабибулин.
Привязал он своего гнедого к военной повозке, чтоб казенного сенца пожевал, а сам пошел искать сына. Долго ходил вдоль эшелона, подходил к каждому вагону ("ящика железный", - говорил Хабибулин), каждую дверь открывал, звал сына, но тот не отзывался. Когда же вернулся к обозу, где оставил свою лошадь, увидел, что лошади уже нет - обоз погрузился в эшелон.
- Карабчил солдат моя гнедой!
Следы знакомого копыта с треугольными шипами подков привели его к одному из "ящиков". В вагон его не пускали, и он начал звать лошадь. Сложил свои тонкие губы трубочкой и засвистел в ладони. Гнедой отозвался, забил копытами. Эшелон уже тронулся. Хабибулин успел вскочить на подножку. Да так и остался коноводом хозвзвода вместе со своей лошадью.
Уже перед самым Сталинградом нашел сына Сакайку. Решили отец и сын воевать вместе, в одном полку, и лошадь свою официально зачислили на фуражное довольствие полка.
"Карош человек Баба Федя", - так называл Хабибулин командира хозвзвода старшину Федора Бабкина, который закрепил за ним еще одну лошадь и пароконную повозку.
Полк вступил в бой за Сталинград. В первые же дни роты понесли большие потери. Хабибулин нашел своего сына на переправе среди раненых, отвез его на своей повозке в армейский госпиталь и вернулся в роту вместо сына, оставив лошадей и повозку в тылу дивизии.
- Мой Сакайка шибко кровь терял. Лошадь бомба убил. Я патрон таскай. А ты меня комяк обзывал... - закончил свой рассказ Хабибулин.
Тюрин смягчился:
- Ладно, извиняй...
С этой минуты между ними вроде установилось взаимопонимание, однако Тюрин нет-нет да и готов был чем-то уязвить Хабибулина. А тот между тем все чаще и чаще стал наведываться в наш блиндаж. Доставлял обеды, ящики с патронами или гранатами. Был он какой-то двужильный. Без груза не ходил: если в одну сторону нес патроны, то обратно тащил на себе раненого. Он плохо владел русским языком, но хорошо знал, что нужно солдату в окопах.
Снайпера Абзалова он называл "мой Сакай", говорил с ним на родном языке. Абзалов платил ему добрым вниманием, называл атаем - отцом.
Хабибулина наградили медалью "За боевые заслуги". Радовался он этой награде, наверное, больше, чем я, получивший орден Красного Знамени.
За два месяца боев в Сталинграде Хабибулин стал опытным, смелым воином. И вдруг оплошал. Как-то появился бледный, губы посинели, шатается...
- Ранен?
Хабибулин рухнул лицом вниз. На спине два темных пятна. Тюрин снял с него шинель, гимнастерку, наложил на раны пластырь, забинтовал перебитый локоть. Ни одного звука, ни одного стона не издал Хабибулин. Я подставил к его рту фляжку. Хабибулин улыбнулся и отрицательно покачал головой.
- Твоя запас моя не берет.
- Ну, хоть глоток, легче станет, - уговаривал его Тюрин. - Хоть каплю, это ведь из твоих рук было взято, ты принес...
- Хорошо, Урал-человек, огонь нельзя глатай, грешно.
Только сейчас мы узнали, что он не пьет и терпеть не может спиртного.
- Вроде вера у него такая, - пояснил Тюрин. - А зря, тяжело ему будет боль переносить без спиртного. В медсанбат его надо.
- Не пойдем, - возразил Хабибулин, - там мой Сакайка умирай...
Мне хотелось сию же минуту схватить снайперку и отомстить за Хабибулина тому пулеметчику, который хлестнул ему в спину, но после контузии у меня еще тряслись руки. Это сделал за меня Абзалов.
Вечером, когда стемнело, Тюрин и Хабибулин, обняв друг друга за плечи, направились к выходу из блиндажа. Тут их встретил начальник политотдела дивизии Василий Захарович Ткаченко, он пришел сюда с группой моих друзей-снайперов.
- Посторонись, - сказал Тюрин снайперам. - Уважать надо, Урал с Башкирией идут. Тюрин с Хабибулиным!
18. Поединок
Ночью наши разведчики приволокли в мешке "языка". На допросе он сообщил, что фашистское командование серьезно обеспокоено действиями наших снайперов. Из Берлина доставлен на самолете руководитель школы немецких снайперов майор Конингс, который получил задание убить прежде всего, как выразился пленный, "главного зайца".
Командир дивизии полковник Батюк был в хорошем настроении.
- Майор для наших хлопцев - это пустяк, - пошутил он. - Надо было самому фюреру прилететь. За этой птицей поохотиться было бы интересней. Верно, Зайцев?
- Верно, товарищ полковник, - говорю. А про себя думаю: "Легко сказать, все-таки руководитель школы, видимо, зверь матерый..."
- Что ж, надо этого сверхснайпера уничтожить, - уже строгим тоном сказал комдив. - Только действуйте осторожно, умно.
Я уже научился быстро разгадывать "почерк" фашистских снайперов, по характеру огня и маскировки без особого труда отличал более опытных стрелков от новичков, трусов - от упрямых и решительных. Но характер руководителя их школы долгое время оставался для меня загадкой. Ежедневные наши наблюдения ничего определенного не давали. Трудно было даже сказать, на каком участке фашист. Наверно, он часто менял позиции и так же осторожно искал меня, как я его.
Не прекращая поиск берлинского суперснайпера, я старался проанализировать личный опыт и опыт своих товарищей, чтобы найти самое верное решение.
Опыт подсказывал, что без помощи своих окопных друзей - стрелков, пулеметчиков, саперов и связистов - нельзя рассчитывать на успех.
Обычно после того, как фашистский снайпер обнаружен, определено его местонахождение, я подзывал, скажем, пулеметчика, давал ему трубу, сам брал окопный перископ, указывал самый заметный предмет и начинал вести зрение пулеметчика по ориентирам. И вот, когда пулеметчик увидит фашистского снайпера, убедится, как хитро он маскируется, тогда этот пулеметчик становится твоим грамотным помощником.
На такую демонстрацию уходит час, иногда два. Некоторые снайперы упрекали меня:
- Эта показуха солдатам совершенно не нужна. Если нужен тебе помощник, так командир роты прикажет, и любой солдат пойдет к тебе за милую душу.
Все это правильно, но я обращался к сердцу солдата, к его сознанию, к его совести. И когда мы хорошо понимаем друг друга, тогда приходят душевная радость и успех.
Кроме того, в ходе подготовки ложных позиций, установки макета, его маскировки давали мне возможность изучать каждого солдата, кто на что способен. Другой солдат, смотришь, инициативный, смелый, а в помощники не годится: слишком горяч, вспыхнет и погаснет. На такого нельзя полагаться в длительной борьбе: после первой же опасной встряски он найдет причину уйти от тебя под предлогом более важного дела. А по существу, у него просто-напросто кончился запас смелости.
