Он вел двойную игру и давно уже прикрывал свое неукротимое стремление к неограниченной власти смиренными либеральными излияниями, на которые не скупился.
Мидхат и его группа приняли решение поставить Абдул-Хамиду следующие условия для возведения его на трон: немедленное объявление конституции, отказ от советов безответственной дворцовой камарильи и назначение Зии-паши и Намык Кемаля его личными секретарями.
«Мидхат, – писал впоследствии сын Кемаля, Али-Хайдар Мидхат, из книги которого мы заимствуем ряд подробностей об этом крупнейшем государственном деятеле Турции, – придавал этому последнему условию громадное значение, так как оно являлось гарантией против интриг двора, которые свели на-нет столько проектов реформ».
Мидхат знал, что Зия и, в особенности, пламенный патриот Кемаль будут во дворце тем глазом прогрессивной партии, который должен будет обнаружить первую же попытку борьбы султана против конституционного режима.
Примет ли Абдул-Хамид все эти условия? Мидхат был слишком умным человеком, чтобы не разгадать будущего кровавого султана за маской скромного либерального наследника. Поэтому он предусматривал и вторрй вариант: если Абдул-Хамид откажется от поставленных условий, предложить их его младшему брату Мехмед-Решаду.[92] Жене Мидхата[93] было поручено выяснить отношение Решада к реформам.
Но Абдул-Хамид без всякого возражения принял все условия. Во время исторического свидания с Мидхатом в резиденции наследника Муслу-Оглу он великолепно сумел скрыть свои настоящие чувства и тайные замыслы. Он обещал все, что у него требовали, и даже больше; он демонстрировал более либеральные убеждения, чем убеждения самых передовых из партии Мидхата, высказывался за более демократическую конституцию, чем та, которую предлагал Мидхат. Охотно пошел он и на остальные условия и, в частности, на назначение в секретариат дворца Зия-паши и Кемаля. Он клялся, что вернет трон Мураду, если в состоянии последнего наступит улучшение.
Мидхат уходил от него в известной мере успокоенным, не зная, что Абдул-Хамид уже тесно спаял себя с реакционной партией и что по черной лестнице к нему ходят богатые галатские ростовщики, которые, боясь возможного движения низов, обещали ему широкую денежную поддержку. Так, за спиной Мидхата, было заложено начало блока феодальных землевладельцев, духовенства и ростовщического капитала, блока, стоявшего потом 30 лет у власти, вплоть до младотурецкой революции 1908 года.
Доклад Мидхата о переговорах с наследником положил предел колебаниям; правительство решило низложить Мурада и отдать трон Абдул-Хамиду.
1 сентября 1876 года на площади перед дворцом Топ-Капу было собрано население столицы. Великий визирь Рюштю прочел заключение врачей о неизлечимом характере безумия Мурада и после короткой речи сказал:
– Нам остается лишь ознакомить вас с тем, что диктует в подобных случаях шариат.
После чего шейх-уль-ислам, все тот же Хайрулла, прочел свою фетву:
«Если глава правоверных одержим безумием и если это препятствует выполнению им своих обязанностей, может ли он быть низложен?
Ответ: Священный закон говорит: „Да“. Написано смиренным Хасан-Хайрулла. Да окажет аллах ему свое милосердие».
Низлагая безумного Мурада, Мидхат сам совершал акт величайшего безумия, отдавая власть в руки смертельного врага молодой Турции.
Невозможно уничтожить свободу жестокостью и деспотизмом; старайся, если можешь, уничтожить разум у человечества!
НАМЫК КЕМАЛЬ «Вивейла» («Стоны»)
В течение последних месяцев, предшествовавших второму перевороту, Намык Кемаль лишь изредка имел возможность беседовать с Мидхатом. Этому мешала его болезнь и то, что Мидхат был всецело поглощен своими планами и возникшими затруднениями. Но когда они встречались, Кемаль не скрывал своих опасений. Он несколько раз пытался доказывать Мидхату лицемерие и вероломство Аб-дул-Хамида и убеждать его, что падишах питает подозрительные замыслы:
– Султан притворяется ягненком, чтобы усыпить бдительность нации, – говорил он. – Надо смотреть в оба.
Но у Мидхата в эти роковые дни как-будто исчезла вся его прозорливость. Его едиственным ответом было:
– Что он может сделать? В его руках нет никакой силы. Благодаря конституции, он всецело в нашей власти. В этом не может быть сомнения.
Мидхат не замечал, что и в его руках также не было никакой силы. Все реакционые элементы ополчились против него, а умеренность его политической я в особенности социально-экономической программы исключала поддержку широких народных масс. Конституция Мидхата не уменьшала для крестьян гнета помещиков и не спасала их от жадной своры ростовщиков и откупщиков. Единственный вид политического протеста, к которому прибегало тогда отсталое, распыленное по огромной территории турецкое крестьянство, – уход в разбойничьи банды и нападение на помещиков и богатых горожан, – в равной мере жестоко подавлялся как реакционными, так и либеральными администраторами. Сломленная капитуляциями и иностранным засильем национальная буржуазия представляла слишком незначительную силу. Армия попрежнему оставалась недовольной, как и при Абдул-Азисе, ибо средств для ее содержания в казне сейчас было не больше, чем при старом султане. В этих условиях совершалось вступление на трон нового падишаха.
1 сентября 1876 года Абдул-Хамид верхом, в сопровождении высших гражданских и военных сановников империи, проехал по Большой улице Пера, направляясь в Стамбул. Население сбежалось смотреть на кортеж, но хранило молчание и не проявляло никакого энтузиазма.
Абдул-Хамид торопился с посвящением. Торжество было назначено на 18 сентября. Утром, в роскошном золоченом каике, покрытом богатыми коврами, он проследовал по Золотому Рогу к мечети Эйюба,[94] где хранятся сабля Османа и другие священные реликвии. Здесь по традиции совершалось посвящение новых султанов, состоявшее в том, что глава ордена мевлеви опоясывал их саблей родоначальника династии.
Обряд был совершен. Грохотала артиллерия флота и береговых батарей. Выстроенные на реях и вантах матросы кричали: «Многолетие падишаху!».
После церемонии новый султан, согласно обычая, поехал к мавзолею Селима I, первого калифа Османской династии, а затем к гробу своего отца Абдул-Меджида. В ту же ночь, выходя из дворца Долма-Бахче, великий визирь Рюштю, обернувшись к своим коллегам, сказал: «мы поторопились отделаться от Мурада, как бы нам не пришлось раскаяться в этом».
Старый бюрократ имел тонкий нюх. Поэтому он вскоре поспешил подать в отставку. Мидхат, который уже в течение трех последних месяцев был фактически главою правительства, принял пост великого визиря.
