Россини с жаром взялся за сочинение музыки. Ведь все то, что должно происходить на сцене, взято из самой гущи народной жизни. В Италии, где произвол властей достиг невиданных размеров, такой сюжет был чрезвычайно актуален. И уже 19 марта Джоаккино сообщал матери в Болонью: «Пишу оперу, которая называется «Сорока-воровка». Либретто, недавно положенное на стихи, сводит меня с ума… сюжет превосходен». Трагедия простых людей, их чувства и переживания – какая благодатная почва для воплощения реалистических устремлений композитора! Еще раньше наметившееся в его творчестве взаимопроникновение жанров буффа и сериа проявилось здесь в полной мере. Россини создал совершенно новый для Италии жанр реалистической музыкальной драмы. Впрочем, точное определение жанра оперы тогда дано не было. Произведение называлось и мелодрамой, и оперой-семисериа, и даже оперой-буффа. Задумка Россини обновить старые оперные жанры была в тот момент рискованна. После Венского конгресса в Италии вновь хозяйничали австрийцы. Все итальянское подвергалось гонению, а насаждалась немецкая музыка. Появление опер Моцарта на сценах страны оказалось, конечно, явлением положительным, но звучали и довольно посредственные произведения немецких авторов. Однако Россини, если представлялась такая возможность, внимательно знакомился с новой для него музыкой и ее сочинителями.
Только приехав в Милан, Джоаккино послушал оперу немецкого композитора Винтера «Магомет II». Некоторые разделы этого произведения ему очень понравились. Впоследствии он рассказывал Гиллеру об одном терцете: «…Один персонаж поет за сценой широко изложенную кантилену, в то время как двое других на сцене исполняют драматический дуэт. Это было отлично сделано и очень впечатляло». И конечно, при первой же возможности Россини познакомился с автором, подружился и даже был приглашен к тому на обед. Каких только странных людей не пришлось встречать на своем жизненном пути Джоаккино! Потом он вспоминал свой визит к новому знакомому: «Винтер внешне был человеком немощным, и аккуратность не была его сильной стороной». Но самое неожиданное и удивительное заключалось в том, что, когда на столе в виде угощения появилась большая тарелка с котлетками, хозяин стал есть по-восточному, руками!
Несмотря на явный приоритет немецких музыкантов, авторитет Россини был настолько велик, что его оперу миланцы ждали с нетерпением. Но сплетни преследовали композитора и здесь. Это, наверно, неудивительно. Ведь чем известнее человек, тем больше о нем говорят, причем отнюдь не всегда то, что есть на самом деле. Той весной в Милане жил Стендаль. Одна прелестная дама, которая претендовала на знание музыки, сообщила ему, что Россини – что-то вроде убийцы! Недруги тут тоже постарались, распространяя эту небылицу.
А работа над оперой шла своим чередом. И вот 31 мая 1817 года в театре «Ла Скала» состоялась долгожданная премьера. Зрители были буквально ошеломлены красотой и необычностью этого произведения. Блестящий россиниевский мелодизм в сочетании с выразительной декламацией достиг необычайной проникновенности. Тут невольно вспоминается, с чего маэстро начинал, – ведь первые образцы декламации такого рода появились еще в «Танкреде» (взять хотя бы арию Танкреда «После всех волнений»). Драматическая партия Фернандо, отца главной героини, содержит много таких образцов.
…Фернандо – беглый солдат, заочно приговоренный к казни. Он появляется в родной деревне в тот день, когда все празднуют возвращение из армии Джанетто, сына Фабрицио. Дочь Фернандо – Нинетта – служит в доме Фабрицио. В тот же день торжества на нее падает страшное обвинение в краже столового серебра. Фернандо приходит в смятение. Его патетическое ариозо «Обвинение в краже! О позор!» предвещает знаменитые вердиевские интонации в арии Риголетто «Куртизаны, исчадье порока» из одноименной оперы.
Есть в опере и светлые жанровые картины, как в начале первого действия, когда царит приподнятая атмосфера ожидания Джанетто, или юмористические зарисовки, как в сцене мальчика-слуги Пиппо и говорящей хозяйской сороки. А рядом соседствует драматическая сцена подтверждения виновности Нинетты старым ростовщиком, ведь она продала ему отцовское столовое серебро с инициалами, роковым образом совпавшими с инициалами хозяина. Но девушка боится упоминать имя Фернандо, поскольку его везде ищут. Джанетто, нежно любящий Нинетту, не хочет верить в ее виновность, однако факты упрямы. Сколько отчаяния в его партии! Мелодия обреченно ниспадает и совсем лишена украшений.
Доброта и сердечность Нинетты покоряют тюремных стражей. На свидание к ней допускают Джанетто. Трогательна встреча влюбленных, они трагически осознают свое бессилие перед несправедливостью. Приход подесты (деревенского старосты) прерывает их свидание. Он предлагает Нинетте свободу в обмен на любовь. Девушка гневно отвергает его настойчивые притязания. Навестить несчастную служанку приходит Пиппо. Нинетта просит его передать возлюбленному кольцо. В этот момент в оркестре звучит трогательно-беззащитная мелодия, которая уже знакома. Конечно, тема уже появлялась в увертюре! Этот прием был нов для итальянской оперы. Тематическая связь увертюры с оперой делала восприятие произведения более целостным, и такое нововведение публика встретила с одобрением. Понравилось!
Еще раньше Россини начал вводить в свои оперы довольно много хоров, которые появлялись даже в комических операх. В «Сороке-воровке» им отведено еще более значительное место. Это и пасторальные хоры народного веселья, и грозно-трагические, такие, как хор судей или хор народа, который провожает Нинетту на казнь. Интересна гармоническая окраска хора судей. После мрачного минорного вступления звучит хор в мажоре. Но ладовая окраска сурового выступления стражей закона «Трепещите, о люди» постоянно колеблется между мажором и минором с отклонениями в довольно далекие тональности. Выразительна в опере и роль оркестра, который ярко воссоздает атмосферу разворачивающихся событий. Все это свидетельствовало о значительно возросшем творческом мастерстве молодого композитора. Злопыхатели говорили, что такой сдвиг произошел только после знакомства в Милане с немецкой классикой. Но ведь это не так! Еще в юные годы Джоаккино внимательно изучил и Гайдна, и Моцарта, затем познакомился и с творениями Бетховена. Его ни в коем случае нельзя было обвинить в невежестве. Когда же маэстро был задан вопрос, почему он не писал в манере этих мастеров, тот ответил просто и исчерпывающе: «В Италии несвоевременно писать возвышенную музыку: публика уснула бы. Если когда-нибудь я буду призван сочинить оперу для венской сцены, я постараюсь писать иначе».
