«Вот я попросил Карасёва: «Хватит мне сидеть при штабе, пусти меня!» Я знаю украинский язык, тем более — белорусский и польский, на Западной Украине ими также пользовались, вот потому я и находил людей, которые мне очень помогали. Вы знаете, что на Западной Украине жили польские семьи и украинские семьи, и у них между собой была очень большая вражда. Я воспользовался этим моментом — зная, где поляки живут, и зная, где украинцы живут. У нас один боец очень хорошо знал украинский язык, а я — польский, мы так и ходили: он — к украинцам, я — к полякам, и добывали сведения. Мы пользовались обстановкой, и результаты были очень хорошие».
Как увлекательно рассказывает Ботян! Как у него легко получалось!.. На самом-то деле всё было гораздо сложнее!
Ходить «на подрыв» можно было только ночью, в то самое глухое и мрачное время, когда оккупационные власти запрещали кому бы то ни было из местных жителей покидать свои дома и солдаты могли стрелять без предупреждения. Зато днём, когда каждого проходящего видно издалека и незамеченным не пройдёшь, немцы отдали населению строжайший приказ: встретив незнакомого человека, немедленно сообщать о нём в полицию. Как появился чужой человек — поспеши сообщить, иначе потом сообщат про тебя. Вот подрывники и ходили «работать» ночью, а днём, чтобы не болтаться где-то и не привлекать внимания, делали так называемые «днёвки». Для этого чаще всего находили надёжных людей, к которым обычно приходили в дом под покровом ночной темноты, чтобы не заметили соседи.
А в разных незнакомых местах волей-неволей останавливались на «днёвку» у людей случайных. Конечно, не так, чтобы сразу ломились в первый попавшийся дом — мол, принимай, хозяин, красных партизан! Наблюдали, присматривались, делали соответствующие выводы и только затем «шли на огонёк». Но тут уж хозяин если и не рад, но коли на пороге человек с оружием, то подчиниться изволь. Главное, что незваным гостям было нужно, это чтобы их накормили.
«Что можно от крестьян потребовать? — говорит Алексей Николаевич. — Молоко, яички и хлеба кусок. Нам этого достаточно, и мужика, крестьянина, не обидишь — не заберёшь последнего порося или корову. Мужики это понимали и такое отношение к себе ценили. Ну а там выясняешь, кто он сам такой; спрашиваешь его: кто у тебя знакомые есть, как к тебе люди относятся, кто у вас старшиной? Что это за человек? Всех же равнять под одну гребёнку нельзя: мол, старшина — ага, гад, немцам продался! Нередко ведь и так бывало, что немцы, особенно не разбираясь, назначали старшим того, кого предлагали сами крестьяне. А те выбирали своего самого уважаемого, самого толкового односельчанина и говорили ему: «Ты хороший человек, давай, будешь защищать наши интересы от немцев!» Ну и защищали, как могли… Я вам скажу, что и полицаи были разные! Сперва, в основном, в полицаях были те, которые с охотой служили немцам. Но вот как немцев отбили, то и настроение у людей стало другое. Многие тогда начали с нами сотрудничать, в том числе и полицаи, и те же старосты. Были и такие полицаи, которые потом к нам переходили, честно воевали против гитлеровцев. Ну а тех, которые действительно были с немцами, тех мы уничтожали. Расстрел делали прямо перед людьми, в назидание, так сказать… Так вот, искали мы, на кого из местных жителей опереться можно. И однажды я нашёл Григория Васильевича Дяченко — старшину Красной армии…»
Произошло это в середине лета 1943 года. В очередной раз отправившись на подрыв эшелона, группа Ботяна была вынуждена остановиться на «днёвку» в какой-то деревне, километрах в двенадцати от Овруча. Хозяином дома, в котором остановились, оказался молодой парень, на год моложе Алексея, Григорий Дяченко.
Чего у Ботяна никак не отнимешь, так это умения располагать к себе собеседника. Точнее сказать, профессионального умения. Во-первых, характер у него такой, располагающий, а во-вторых, не зря же он целый год учился не только мосты взрывать и стрелять из всего того, куда патрон входит, но и общению с людьми. Как человека к себе расположить, как у него доверие вызвать, как подтолкнуть его рассказать о том, о чём он рассказывать не очень-то и хочет и в разговоре с другими про это обязательно бы умолчал. Непростая это наука, надо признаться!
Вот и тогда, хотя время было тревожное и доверять незнакомым людям смертельно опасно, — кто у кого в лесу документы будет спрашивать, а если вдруг и покажут чего-то, то каким из предъявляемых документов можно верить? — Григорий вскоре со всей откровенностью выкладывал свою нехитрую биографию.
Сам он из здешних краёв, тут родился и вырос, отсюда его призвали в ряды РККА на срочную службу, а так как служил он хорошо, то сумел дослужиться до высшего солдатского звания — старшины. Отслужил, домой вернулся, женился — а тут вскоре и война. Гитлеровская армия продвигалась быстро, так что районный город Овруч был оккупирован ровно через два месяца после начала войны, 22 августа, так что Григорий, скорее всего, даже повестки из военкомата получить не успел. Почему сам не ушёл с отступающими частями Красной армии? Да как-то о такой возможности не подумал — не то потому, что в армию не позвали, не то от уверенности, что война, как обещали на политзанятиях, скоро закончится… Ведь как указано было в Политическом словаре, в статье «Красная Армия»: «В случае нападения на СССР Красная Армия будет уничтожать врага на той территории, откуда он посмеет на нас напасть».[211]
Вот так, иначе и быть не может!
А может, не захотел Григорий Дяченко дом и хозяйство бросать, ну и дал некоторую слабину… Впрочем, не суть важно!
Оккупировав Украину, немцы украинцев практически не трогали. Националисты в их краях тоже не слишком активничали, да и Григория такая пропаганда совсем не увлекала. Так что ни к гитлеровцам в услужение, ни к националистам в отряд он не пошёл, а продолжал жить также, как и раньше жил — работал на своём хозяйстве. Дел у крестьянина всегда предостаточно… Вот только на душе у старшины очень неспокойно было: не нравилось ему в оккупации жить, фактически под автоматным дулом, по указке новых «хозяев». Он ведь, по сути своей, оставался нормальным советским человеком, которых в нашей стране тогда было очень и очень много и которых та самая «советская» жизнь вполне устраивала. Где-то ограниченные в «демократических свободах», эти люди в полной мере использовали свои права на труд, на отдых, на бесплатные медицину и образование. Простые такие, немудрящие запросы у простых людей были!
Наверное, ощущая себя именно советским человеком, Дяченко, хотя его, как говорится, никто за язык не тянул, рассказал Ботяну, что в Овруче, который оккупанты сделали областным центром, живёт его дальний родственник, по фамилии Каплюк. Теперь он работает у немцев в гебитскомиссариате, причём занимает там известное положение. Понятно, что Григорий был не лыком шит, так что про родственничка рассказал не из хвастовства или просто, чтобы разговор поддержать. Старшина не мог не понимать, что его сведения являются «ценной оперативной информацией» и если эта информация вызовет интерес незваных гостей, то именно его, Григория, они попросят вывести их на своего родственника. Ну а если тот, паче чаяния, передаст партизан в руки гестапо, то отвечать придётся тоже ему, а может, и всей его семье. Не нужно объяснять, каков был бы ответ «по законам военного времени».
