Прямо напротив стола стояли стулья.
Олег уже усаживался за стол. Для удобства общения я выбрала место прямо напротив него. Глаза в глаза. Села, приняв расслабленное положение. Не вызывающе вальяжное, а как бы говорящее: «Мне хорошо, и я приятно провожу время». То есть никаких скрещенных рук и ног. Одна рука лежит на ноге, другая слегка отставлена.
Не сомневаюсь, что язык жестов они изучают.
Олег положил локти на стол и вперился в меня взглядом. Я тоже смотрела на него, ожидая начала. Немного помолчав, он приступил к делу:
– Давай рассказывай.
Я даже улыбку не смогла сдержать. Чисто ментовская примочка. Не зная уровень моей информированности, не задает вопросов. Мол, сама начнешь болтать, и там видно будет, что у тебя спрашивать.
На тот момент я уже не изображала спокойствие. Оно наступило само собой, после того как мы остались вдвоем за закрытой дверью. Мне все сказал его взгляд. Можете считать, что у меня мания величия. Но это был взгляд мужчины, для которого я являлась недоступной женщиной. Женщиной, которой он недостоин и которую ему никогда не получить.
Когда на меня так смотрят, я знаю, что мужчина будет стараться произвести хорошее впечатление.
Волнение как рукой сняло.
– Вы не хотите мне вопросы задавать? Тогда я бы точнее вам все рассказала…
Олег отрицательно помотал головой.
Хорошо… будем играть в ваши игры.
– Я так понимаю, вас Маринины доллары интересуют.
Вопросительно посмотрела на него. Олег одобрительно кивнул. Мол, правильной дорогой идешь. Я продолжала:
– Честно говоря, мне совершенно непонятна причина вашего интереса. Небольшой инцидент имел место быть, но ведь все остались при своих? Деньги не украли, ничего страшного не произошло.
Чувствуя к себе симпатию, я позволила вольность:
– Почему вы это расследуете?
Выждав театральную паузу, Олег выдал:
– Потому что на самом деле деньги украли.
Опаньки!
Вот это новость! Удивилась я искренне, чуть рот не разинула:
– Серьезно? Как так?
Новость меня ошарашила. А я-то понять не могла, почему весь сыр-бор начался. Тогда все на свои места встает. Повод есть.
– Но Марина нам сказала, что попытка грабежа окончилась неудачей. Мы ей даже посоветовали на всякий случай деньги в сапоги спрятать.
Почему она нас обманула? Из чувства недоверия, что кто-то из нас этот грабеж организовал? Поздновато она решила конспирацию соблюдать.
Я даже слегка расстроилась. Раз она мне не сказала об этом (мы были в близких отношениях, я знала много ее секретов), значит, и меня посчитала вероятным кандидатом для этого преступления.
Стало грустно.
Видимо, сделав свои выводы, Олег начал задавать вопросы:
– Кому Марина показывала деньги?
В каком часу это произошло?
Кто выходил из-за стола?
На все вопросы я отвечала не лукавя. В стопроцентной уверенности, что никому из девочек мои ответы не повредят. У всех было алиби. От стола никто не отходил, значит, возможности позвонить и организовать ограбление втихую не имелось.
Олег поинтересовался, нет ли у меня своей версии, кто бы мог это сделать.
Вот уж чего я не собиралась делать, так это откровенные беседы с ним вести. Версия у меня была, вот только озвучивать ее я не собиралась никому, кроме Марины.
Тем более ему.
Преданно глядя на него (он такой классный, что мы уже вроде как друзья), я сказала:
– Знаете, вы меня в начале разговора так ошарашили. Я-то думала, что все в порядке, а оказывается, я много о чем даже не догадывалась. Честно говоря, я и подумать-то ни о ком плохо не могу. Вроде как все свои.
Боюсь, слишком много людей об этих деньгах знали.
Не знаю, удовлетворился ли ответом Олег, но, покончив с этой темой, он перешел к другому:
– Какой у вас ценник?
Не думаю, что для него это была тайна. Видимо, начиналась прелюдия к чему-то более серьезному.
– Часик – сто долларов, если в рублях – две восемьсот.
Темп беседы убыстрялся.
– Какой процент остается тебе?
– Половина.
– Куда остальные деньги идут?
– Я отдаю их старшей.
– А она какой процент из этой суммы оставляет себе?
– Я не знаю.
– Кто у вас крыша, сколько они берут?
– Я не знаю.
На последних ответах я уже нагло врала. Олег, не будучи идиотом, естественно, это почувствовал:
– Не может быть, чтобы ты этого не знала.
Тупо отпираться было некрасиво. Отказ с объяснением причины всегда выглядит уважительнее, чем просто слово «нет». Поэтому я дала свое видение картины:
– Олег, поставь себя на мое место. Представь, вот ты отдаешь деньги старшей и начинаешь ее расспрашивать: «А сколько ты денег себе берешь? А какой процент отдаешь крыше? И вообще, кто у нас крыша?»
Я испытующе на него посмотрела. Мой собеседник являл собой само внимание.
– Как ты думаешь, Олег, после таких вопросов ко мне какая будет ответная реакция? Лично я больше чем уверена – очень негативная. Зачем тебе, девочка, это надо? Ты с какой целью интересуешься?
Олег разглядывал меня как неведомую зверушку. Во взгляде сквозило удивление. Я продолжала:
– Те деньги, которые я старшей отдаю, мне ведь их все равно не видать. Так какая мне разница, как их между собой другие люди делят? Я с этого ничего иметь не буду. А вот лишние вопросы могут отношения испортить. Как ты думаешь, никого не насторожит, зачем я дележкой денег интересуюсь? Поэтому я и не любопытствую лишний раз. Меньше знаешь – лучше спишь.
Мы сидели напротив друг друга и молчали. Складывалось такое впечатление, что мы в шахматы играем, только без фигурок и доски.
Кто кого?
Конечно, я знала ответы на поставленные вопросы. Не хотела говорить по одной-единственной причине – экономической. Если на данный момент зарабатываемые деньги делились на три части (охрана + старшая + девочка), то потом все могло измениться. Если Олег узнает, что никакой серьезной крыши у нас нет (охрана – это ничто), то нам потом еще и ментов кормить придется.
Поэтому я и не стала блистать осведомленностью.
Не знаю, поверил ли мне Олег. Скорее всего, нет. Выглядел он парнем неглупым.
Исходя из каких-то своих соображений, дальше он меня расспрашивать не стал. Мы остановились на том, что я передам ему распечатку Мегафона своих телефонных звонков в день происшествия.
Выйдя из кабинета, я села на скамеечку и стала ждать, когда же он закончит с Мариной, чтобы вместе поехать домой.
Пошепталась с девочками. Он у всех спрашивал одно и то же. И мы (умницы) все говорили одну и ту же версию.
Тем временем из его кабинета слышались крики:
