С трудом удерживаясь в горизонтальном полете, Арсеньев пытался дотянуть до своих. Буданов увидел окопы, затем отыскал площадку, показал летчику. До предела погасив скорость, Арсеньев посадил объятый пламенем самолет на изрытую воронками поляну. Экипаж выскочил из кабин. Вокруг рвались снаряды, мины, свистели пули. Рядом были окопы противника. Летчики отползли от горящего самолета во тьму, укрылись в большой воронке.
Вскоре к ним подползли наши морские пехотинцы, вывели к своим окопам, обогрели, угостили фронтовым ужином. С попутной машиной отправили в Севастополь. Несколько дней спустя на боевом корабле экипаж был доставлен в Новороссийск, а оттуда благополучно добрался в свой полк.
Так воевал Арсеньев, талантливый, неукротимый воздушный боец, наш общий наставник по летному делу. [182] И вдруг эта гибель — солнечным весенним днем, без боя, вблизи своего аэродрома...
Нелепость? Так мне казалось в тот момент.
Но прошли дни, прошла первая боль. И постепенно я понял: Арсеньев погиб на своем боевом посту. Ведь главным делом и главным призванием этого человека было воспитание молодых боевых летчиков. Этому он посвятил свою жизнь с довоенных лет. И отдал ее за это.
Вспоминался последний полет с ним, несколько дней назад. Вот он появился у наших стоянок — сдержанный, энергичный, с твердым, всевидящим взглядом глубоко посаженных глаз. Менее получаса — и все готово: поставлена задача, выработан маршрут, закончены штурманские расчеты, определены очередность взлета и место каждого экипажа в боевом порядке, опробованы моторы, бортовое оружие. Все четко, последовательно, без лишних слов, каждый на своем месте. Все бодры, чтобы не сказать — веселы. Летим с Арсеньевым, значит будет все в порядке! Краткие доклады командиров, два теплых слова напутствия. Без излишних напоминаний, с полным доверием к каждому.
Один за другим взревывают моторы. Гвардейцы уходят в ночной боевой полет...
Я взлетел третьим. Круто набрал высоту. Здесь, наверху, ночь еще не настала. Полет совершался в условиях полного радиомолчания. Панов и Жуковец неослабно наблюдали за воздухом.
Все ближе цель. Бомбардировщики сосредоточивались для удара. Вот и решающий момент: вовремя опознать цель, уточнить расчеты, точно выйти на боевой курс. А внизу — кромешная тьма...
— Вправо пять градусов... Два градуса влево... — принимаю команды штурмана.
Серия бомб полыхает внизу. Взрывы, пожары...
— Молодцы! — вырывается у Володи.
Бомбы Арсеньева. Цель обозначена, теперь нам действовать [183] просто. Рвется серия экипажа Бабия, на земле становится совсем светло.
— Бомбы сброшены, — докладывает и мой штурман.. Взгляды стрелков устремлены вниз.
— Легли в цель, командир!
Разворачиваемся на обратный курс. Все четко, слаженно, определенно.
Да, хорошо летать с Арсеньевым!
Хорошо было с ним летать...
28 февраля 1943 года начались наступательные операции Северо-Кавказского фронта в районе Крымской и Неберджаевской, которые продолжались затем почти до июня. Противник, сдерживая натиск наших войск, продолжал подтягивать силы из Крыма через Керченский пролив на Тамань и, наоборот, эвакуировать часть своей техники в Керчь. Главной целью авиации Черноморского флота стала опять Тамань.
...В тот день погода с утра была нелетной. Потом посветлело, сквозь серые тучи пробились робкие лучи. Над крышей нашего эскадрильского домика обозначились контуры гор.
Аэродром оживился. Уходят на боевые задания одиночные самолеты, получают задачу две группы бомбардировщиков. Недавно прибывшие из запасного полка лейтенанты Дурновцев и Приходько готовятся выполнить учебное торпедометание на полигоне...
Я лечу в тройке Виктора Беликова. Второй ведомый — Митрофанов. Другую группу возглавляет Бесов, с ним Трошин, Бабий и Федоров. Бомбардировщики поочередно выруливают на старт, руководитель полетов белым флажком разрешает взлет...
В синей дымке подстраиваюсь к ведущему. Несемся над облаками, в разрывах мелькает море. Справа [184] горы, покрытые лесом. Ветра нет, штурманам работы мало. Идем тесным строем. Временами сквозь плексиглас видны лица и силуэты товарищей, летящих рядом. Белокурый, круглолицый младший лейтенант Николай Митрофанов. Хороший летчик, спокойный, надежный. В носовой кабине его машины, склонившись над картой, «колдует» капитан Виктор Жулай, серьезный, опытный штурман. Иногда виден и сам ведущий, капитан Виктор Беликов, голубоглазый гигант, косая сажень в плечах. В полку любовно прозвали его Добрыней Никитичем. Штруманом у него капитан Василий Овсянников. Это один из надежнейших экипажей в полку.
Замечаю: в последнее время везет мне и на ведущих, и на соседей в боевых группах. Да нет, не в везении дело. Идет война, растут люди. Ох и плохо придется гитлеровцам, недолго этого ждать!
Подходим к Тамани. Понятно, встречают. Строем прорываемся сквозь заградогонь. Овсянников быстро и точно выводит звено на цель. Бомбы рвутся на стоянке автомашин, стрелки успевают сфотографировать результат удара.
— Командир, справа два «мессера», — голос Панова.
Приказываю приготовиться к бою. Ведущий тянет вверх, к облакам. Когда истребители заходят в атаку, маневром выводит звено из-под огня. На втором заходе фашисты решают бить с коротких дистанций. Но мы и тут успеваем сманеврировать. Мастер противоистребительного маневра капитан Беликов. Чего стоят одни эти резкие отвороты в сторону атакующих! Мы с Митрофановым — как привязанные.
И дружный огонь стрелков. Их длинные прицельные очереди быстро отбивают у гитлеровцев охоту подходить к нам на близкое расстояние.
Но вот и облака. Без команды рассредоточиваемся, чтобы избежать столкновения друг с другом. Дальше летим в одиночку. Через полчаса выхожу из облаков — [185] под крылом пустынное море. Самостоятельно приходим на аэродром. Беликов уже приземлился, вскоре прилетел и Митрофанов.
— Грамотно повоевали, — хлопает нас с Митрофановым по плечам богатырь Беликов.
Подзываю Панова и Жуковца, объявляю им благодарность за умелое отражение атак вражеских истребителей. Николай отвечает на рукопожатие серьезно. Жуковец улыбается, в черных горячих глазах — неостывший азарт.
Отходят, переговариваясь, присаживаются на корточки, принимаются что-то чертить на земле. Жуковец оживленно размахивает руками, пишет в воздухе замысловатые вензеля...
В автобусе перехватываю вдумчивый взгляд Панова в сторону своего ученика. Читаю в нем что-то новое. Похоже, Жуковец догнал своего наставника, а может, и превзошел уже в чем-то. Если так, то Панов вдвойне доволен. Не зря просиживал с ним часами, тренировал на быстроту прицеливания, подбрасывая за хвостом самолета консервную банку или старую рукавицу: «Цель слева! Цель справа!..»
